Узница Шато-Гайара

полагаю, что для вас лично, Мариньи, дело обернулось иначе, ибо не в ваших привычках забывать себя при заключении сделок. Слава Богу, я это испытал на своей шкуре.

Последняя фраза Карла Валуа содержала прямой намек на одну сделку между ним и Мариньи: в 1310 году граф упросил коадъютора уступить ему свое ленное владение Шанрон в обмен на Гайфонтэн и тут же начал вопить, что его нагло обманули.

– Как бы то ни было, – заметил Людовик X, – Бувилль должен незамедлительно отправиться в путь.

Даже не оглянувшись в сторону короля, словно не слыша его слов, Мариньи гневно воскликнул:

– Государь, я был бы весьма признателен, если бы его высочество Валуа выразился яснее насчет лилльских договоров или взял свои слова обратно.

Глубокое молчание воцарилось в зале. Дерзнет ли граф Валуа повторить вслух ужасное обвинение, которое он только что бросил в лицо коадъютору своего покойного брата?

И граф Валуа дерзнул:

– Я скажу вам прямо, мессир, что говорят люди у вас за спиной, а говорят они, что фламандцы подкупили вас, дабы вы отвели с их земель наши войска, и что вы присвоили себе те суммы, которые должны были поступить в государственную казну.

Мариньи поднялся с места. Его обветренное, грубое лицо побелело от гнева, и теперь он действительно походил на свою статую, воздвигнутую в Гостиной галерее.

– Государь, – начал он, – сегодня я выслушал столько, сколько благородному человеку не приходится слышать за всю свою жизнь… Все, что я имею, я получил милостью вашего батюшки за те труды, что делил с ним в течение шестнадцати лет. Меня только что обвинили в вашем присутствии в воровстве и в сговоре с врагами королевства; никто не поднял голоса в мою защиту, и в первую очередь я не слышал вашего голоса, государь. Я требую назначения особой комиссии по проверке дел, отчитываться в которых я обязан только перед вами.

Гнев заразителен. Людовик Х внезапно рассвирепел: его раздражало вызывающее поведение Мариньи – с первой минуты заседания тот шел наперекор всем планам короля, обращался с ним, с королем, как с мальчишкой, подчеркивал его, Людовика, ничтожество, славословя покойного государя.

– Что ж, мессир, комиссия будет назначена, раз вы сами того просите, – ответил он.

Этими словами Людовик Сварливый лишил себя единственного министра, способного вершить вместо него дела и помогать в управлении государством. Люди посредственные терпят около себя лишь льстецов, что и понятно: стараниями льстеца посредственность может не считать себя таковой. Еще долгие годы Франции было суждено расплачиваться за эти сорвавшиеся в гневе слова.

Мариньи взял свой мешок, сложил в него бумаги и направился к дверям; его действия лишь усилили гнев Людовика Сварливого.

– С сегодняшнего дня, – добавил он, – вы уже не ведаете больше нашей казной…

– Я и сам поостерегся бы ведать ею впредь, государь, – ответил Мариньи с порога.

Спустя мгновение послышались его шаги и тут же затихли в глубине коридора.

Карл Валуа торжествовал и дивился этой скорой развязке.

– Вы