Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее

То, на что намекает примечательный последний стих — что здесь даже любовь не подчинена давлению со стороны общества, — чуть позже формулируется более развернуто:

Иными словами: в то время как в других странах браки заключаются в соответствии с общественным положением и состоянием жениха и невесты, здесь в счет идут только человеческие заслуги, и такая любовь предполагает полное равенство партнеров. Заключение брака, мотивированное семейными интересами, в подобной ситуации немыслимо. Об этом прямо говорится в красивом двустишии:

Молодые люди влюбляются, находят путь друг к другу очень быстро. Для любовных историй, которые могли бы стать материалом для литературы, здесь, похоже, нет места. Потому что любовный роман протекает приблизительно так:

К сожалению, Галлер не дает примечания к этим строчкам, которое подтвердило бы документальную достоверность такого изображения альпийской любовной жизни. Но, наверное, и к ним можно отнести то, что он говорит о своем описании крестьянских состязаний: «Вся эта сцена написана в соответствии с реальностью». Галлер, несомненно, имел в виду определенный обычай, так называемый кильтганг, с которым безуспешно боролась церковь. Парни навещали по ночам незамужних девушек. Парень залезал к девушке в комнату через окно, и она его пускала, если он ей тоже нравился. При этом часто возникали жестокие драки между соперниками. В раннем творчестве Иеремии Готхельфа мотив кильтганга играет значительную роль; Готхельф осуждал этот обычай как безнравственную практику, которая часто имела для молодых женщин трагические последствия. Галлер же, как кажется, совершенно не отягощен соображениями нравственного свойства, что опять-таки свидетельствует о свободомыслии этого молодого ученого и поэта.

Напрашивается вопрос: если политическая значимость этой реализовавшейся утопии столь очевидна, то как обстоит дело с политическим сознанием самих альпийских жителей? Ограничивается ли оно чисто инстинктивными предпочтениями? Галлер описывает этот мир горных деревень как свободную от науки зону — «Правда, ученость здесь не торгует бумажным товаром», — но молодые люди все-таки узнают то, что им следует знать об истории и политике, от мудрых старцев. Один из таких стариков — «Он успел пожить в прежнем мире: восемь десятков лет / Дух его сделали сильным, а согнули разве что тело» — рассказывает молодым о «предках-героях» и их доблестных сражениях. Другой объясняет нынешнюю политическую ситуацию в пределах Европы. И тут мы сталкиваемся со строфой, которая за семьдесят пять лет до появления шиллеровского «Вильгельма Телля» уже сформулировала идеологию Швейцарии. Причем никто не вправе утверждать, будто сегодня эта идеология утратила актуальность.

Хотя никто этого обычно не замечает, Галлер здесь отождествил мир горных деревень, который прежде противопоставлялся городам и равнинным частям Швейцарии, со всей Швейцарской Конфедерацией. Это — ловкий трюк, воспроизводимый в публичных дискуссиях вплоть до сегодняшнего дня. Старая Конфедерация, которая в 1798 году столь плачевно развалилась и на многие годы стала государством-сателлитом Франции, несомненно была — как властная структура и как система эксплуатации — полной противоположностью той цивилизационной модели, которая, если верить Галлеру, существовала в альпийских долинах. В городах властвовали патриции и ремесленные цехи; города управляли прилегающими сельскими местностями с помощью ландфогтов, имевших резиденции в укрепленных бургах. И обширные области сегодняшней Швейцарии были так называемыми общими владениями, то есть они, как колонии, управлялись старыми областями — опять-таки через посредство ландфогтов, сидящих в укрепленных бургах. Что ландфогта (имея в виду фигуру легендарного Геслера [14]) считают воплощением всего не-швейцарского и что вместе с тем эта должность была неотъемлемой частью старой Швейцарии — одно из многих противоречий в истории нашей страны. Еще и сегодня изоляционисты называют страны Европейского Союза ордой ландфогтов.

Здесь важно отметить, что молодой Фридрих Шиллер, еще будучи студентом Военной академии герцога Карла-Евгения Вюртембергского [15], с воодушевлением читал Галлера. Сохранились сведения, что он, взобравшись на стол, декламировал своим товарищам строфы из «Альп». Шиллер, следовательно, впервые познакомился с моделью свободного общества, организованного по законам природы и разума, именно благодаря Галлеру. Галлеровская модель основывалась на тех же фундаментальных понятиях, которые на протяжении всей жизни Шиллера были определяющими и для него лично, и для его творчества: разум, свобода, природа. А поскольку сам Шиллер никогда не путешествовал по Швейцарии, никогда не изучал ее — на месте — так внимательно, как это делал Гёте во время своих швейцарских поездок, он не понял, насколько искусственна и сколь мало соответствует действительности нарисованная Галлером картина изолированной страны, отгороженной от внешнего мира «снегом покрытыми стенами» (beschneyte Mauern). Шиллер имел перед глазами именно эту картину, когда писал своего «Вильгельма Телля»: пьесу, которая определила характер швейцарской идеологии — вплоть до настоящего времени — и на разных этапах вновь и вновь эту идеологию укрепляла.

Невольно спрашиваешь себя: как же Галлер — ученый-естествоиспытатель, который не только изучал мир растений, но и стократно производил вскрытие человеческого тела, значительно расширил знание анатомии и физиологии, особенно кровообращения и кровеносных сосудов, — мог прийти к столь причудливому соединению эмпирического представления об альпийской Швейцарии с фантастической моделью совершенного общества? Он ведь наверняка наблюдал такие явления, как многочисленные болезни, изнурительная бедность, высокая смертность детей и рожениц, и видел, что счастье этого горного населения в действительности весьма ограничено. Он не мог не знать, что сыновья этих бедствующих семей не находят для себя заработков на родине и вынуждены, в качестве наемников, участвовать во всех европейских битвах. Достаточно прочитать по несколько страниц из двух самых впечатляющих автобиографий, написанных детьми швейцарских горных крестьян, — жизнеописания Томаса Платтера [16], жившего в XVI веке, и Ульриха Брекера [17], современника Галлера, жившего в XVIII веке, — чтобы понять, насколько грубую идеализацию представляет собой поэма «Альпы».