Поэтика за чайным столом и другие разборы

Овеществление второго значения слова, реально невозможное, т. е чисто литературное; мотивировка — рассеянность ученого; реакция персонажа, понявшего игру слов.

* * *

Роль проницательного персонажа, чуткого к игре слов, особенно важна в пьесах, где автором события не комментируются.

- Силин. Да, ко мне должна быть всеобщая любовь! Любовь (входя). Признаюсь, можно вам к чести приписать такие слова. Силин (в недоумении). Что такое? Любовь (выражая неудовольствие). Я только ваша, а не всеобщая. Силин (гневно). Необразованная! не о тебе речь <…> Дон-Мерзавец. Прикажи поскорее дать нам саго и дозволь отдохнуть на твоей вилле. Силин (<…> с удивлением подает ему вилу, подняв оную с травы) <…> Извольте, но на кресле, полагаю, вам будет спокойнее <…> Сию минуту прикажу приготовить вам саго и ватрушки. Ослабелла <…> Значит, мы скоро будем есть, Мерзавец? Силин (обидясь). Что? что такое? Дон-Мерзавец. Не сердитесь, почтенный незнакомец, она, то есть Ослабелла… Силин <…> Хоть бы она и совсем раскисла, а все-таки ругать русского дворянина не смеет. Дон-Мерзавец. Это имя ее такое — Ослабелла, а мое — Дон-Мерзавец («Любовь и Силин»).

Серия каламбурных накладок, двигающих действие и диалог; наперсница Силина по имени Любовь, а иногда и он сам особенно слепы к двусмысленностям, гость разъясняет некоторые из них; другие, подразумевается, очевидны читателю, хотя никем и не разъясняются.

* * *

Бывает, что слепоту к игре слов проявляет сам автор и это дается совершенно впрямую.

— В то время по саду гуляло чье-то брюхо И рассуждало так с собой <…> «Хозяин мой <…> Затем, что день сегодня постный, Не станет есть, мошенник, до звезды» <…> Меж тем ночная тень мрачней кругом легла. Звезда, прищурившись, глядит на край окольный <…> Над животом исподтишка смеется… Вдруг брюху ту звезду случилось увидать. Ан хвать! Она уж кубарем несется С небес долой <…> Как брюху быть? Кричит: «ахти!» да «ах!» И ну ругать звезду в сердцах <…> Начальство <…> Тебя <…> Представит к ордену святого Станислава <…> Тогда, — в день постный, в день скоромный <…> кто ж запретит тебе всегда, везде Быть при звезде? («Звезда и брюхо»).

С натяжками оправдываемый сюжетом каламбур (неразличение двух звезд), не осознаваемый автором, с полной серьезностью отождествляющим два разные значения слова.

— Приятно поласкать дитя или собаку, но всего необходимее полоскать рот («Плоды раздумья»).

Неточный каламбур, принимаемый автором за однозначное употребление одного и того же слова.

* * *

Чаще вывод об авторском непонимании каламбура подсказывается читателю по умолчанию.

— Хороший стан, чем голос звучный, Иметь приятней во сто крат <…> Какой-то становой, собой довольно тучный <…> Вдруг голос горлицы внезапно услыхал… «Ах, если б голосом твоим я обладал, — Так молвил пристав <…>» А горлица на то <…> воркуя, отвечала: «А я твоей завидую судьбе: Мне голос дан, а стан тебе» («Стан и голос»).

Натянутый каламбур, нарочито неуклюже вписанный в сюжет путем этимологизации слова становой; эта лингвистическая операция, по-видимому, принимается автором за правильную.

— Вдруг слышит голос из ворот: «Чиновник! окажи мне дружбу; Скажи, куда несешься ты?» — «На службу!» <…> Чиновник, курицу узревши, этак Сидящую в лукошке, как в дому, Ей отвечал: «<…> Несусь я, точно так! Но двигаюсь вперед; а ты несешься сидя!» Разумный человек коль баснь сию прочтет, То, верно, и мораль из оной извлечет («Чиновник и курица»).

Сюжет, сводящийся к игре слов, которая обсуждается, но не понимается персонажами и оставляется без комментариев автором.

— Интендант <…> де Графиньи, прогуливаясь в один летний день в двух черных камизолах <…> [Дюк де Ноаль] вопросил: «Господин интендант! возможно ли? Два камизола в столь знойный день?» — На что, с тоном печали, ответствовал: <…> «[В]чера скончался дед мой, а сегодня испустила дух моя бабка! Для чего и надел я сугубый траур» («Два камизола»; «Гисторические материалы»).

Наивное смешение и овеществление двух значений слова сугубый — устарелого («двойной») и современного («особо интенсивный»); двусмысленное отсутствие авторского комментария.

V

Убедившись в пристрастии авторов прутковского дискурса, с одной стороны, к непристойностям, чаще всего подразумеваемым, а с другой — к каламбурам, естественно предположить, что в нем будут представлены и совмещения обеих установок. Собственно, один подобный случай нам уже встретился — игра на словах всеобщая любовь в пьесе «Любовь и Силин». Ср. еще скабрезные каламбуры, подаваемые с разной степенью прямоты:

— Холостой <…> инженер <…> повадился навещать некоего магистера разных наук <…> Сей <…> свою бездетную, но здоровьем отличную супругу <…> в дому своем поединком отменно редко развлекал. Инженер <…> положил обнаружить пред магистершею <…> привлекательные свои преспективы <…> Посему, за первою же трапезою <…> затеял <…> носком своей обуви таковой же хозяйкин прикрыть и оный постепенно надавливать, доколе дозволено будет <…> Под конец же с толикою нетерпеливостию хозяйкино колено натиснул, что она <…> громко, чужим голосом, воскликнула: «Увы, мне! чашка на боку!» Магистер вотще придумывал: о какой посудине супруга его заскорбела? А виновный продерзец, заботясь укрыть правду <…> почал торопливо передвигивать миску, дотоле у края стола стоявшую, к самой середине оного («Не всегда слишком сильно»; «Гисторические материалы»).

Откровенно сексуальный сюжет, искусно мотивирующий непристойное осмысление слова чашка; разоблачение попыток сокрытия.

— Раз архитектор с птичницей спознался. И что ж? — в их детище смешались две натуры: Сын архитектора — он строить покушался; Потомок птичницы, он строил только — куры («Эпиграмма № II»).

Откровенная игра на эротическом значении ключевого слова; смягчение куртуазностью стиля (строить куры — из французского).

- [Эпиграф] Quousque tandem, Catilina, abutere patientia nostra? Цицерон.

- [Текст] «При звезде, большого чина, Я отнюдь еще не стар… Катерина! Катерина!» — «Вот несу вам самовар». — «Настоящая картина!..» — «На стене, что ль? это где?» <…> «Из терпенья, Катерина, Ты выводишь наконец!!» («Катерина»).

Неуклюжая, но прозрачная для читателя игра на сходстве имен Catilina/Катерина и словах о выходе из терпения; непонимание служанкой как сексуальных притязаний хозяина, так и его сугубо литературной игры слов.

Старый альгвазил Мне рукою дерзостной Давеча грозил. Но его для сраму я Маврою* одену.

* Здесь, очевидно, разумеется племенное имя: Мавр, мавританин, а не женщина Мавра. Впрочем, это объяснение даже лишнее, потому что о другом магометанском племени тоже говорят иногда в женском роде: турка <…> Примечание К. Пруткова («Желание быть испанцем»).

Переодевание мужчины в Мавру (возможно, отсылающее к этому имени и аналогичному маскараду в «Домике в Коломне» Пушкина), мыслящееся как символическая кастрация; неуклюжее отмежевание от такого понимания в примечании.

— Люблю тебя, дева <…> И юноши зрю подбородок пушистый <…> Красивой хламиды тяжелые складки Упали одна за другой… Так в улье шумящем, вкруг раненой матки, Снует озабоченный рой («Древний пластический грек»).