Фома Гордеев

же время крестный, плутовато и ласково улыбаясь, спросил его:

- Фомка! Скажи -на ком ты зубы себе отточил? а?

- Разве острые стали? -спросил Фома, обрадованный таким обращением крестного.

- Ничего... Это хорошо, брат... это оч -чень хорошо! .Боялись мы с отцом -мямля ты будешь!.. Ну, а водку пить выучился?

- Пил...

- Скоренько!.. Помногу, что ли?

- Зачем помногу-то...

- А вкусна?

- Не очень...

- Тэк... Ничего, всё это не худо... Только вот больно ты открыт, - во всех грехах и всякому попу готов каяться... Ты сообрази насчет этого - не всегда, брат, это нужно... иной раз смолчишь - и людям угодишь, и греха не сотворишь. Н -да. Язык у человека редко трезв бывает. А вот и приехали... Смотри отец-то не знает, что ты прибыл... дома ли еще?

Он был дома: в открытые окна из комнат на улицу несся его громкий, немного сиплый хохот. Шум пролетки, подъехавшей к дому, заставил Игната выглянуть в окно, и при виде сына он радостно крикнул:

- А-а! Явился...

Через минуту он, прижав Фому одной рукой ко груди, ладонью другой уперся ему в лоб, отгибая голову сына назад, смотрел в лицо ему сияющими глазами и довольно говорил:

- Загорел... поздоровел... молодец! Барыня! Хорош у меня сын?

- Недурен, - раздался ласковый, серебристый голос.

Фома взглянул из-за плеча отца и увидал: в переднем углу комнаты, облокотясь на стол, сидела маленькая женщина с пышными белокурыми волосами; на бледном лице ее резко выделялись темные глаза, тонкие брови и пухлые, красные губы. Сзади кресла стоял большой филодендрон, - крупные, узорчатые листья висели в воздухе над ее золотистой головкой.

- Доброго здоровья, Софья Павловна, - умильно говорил Маякин, подходя к ней с протянутой рукой. - Что, всё контрибуции собираете с нас, бедных?

Фома молча поклонился ей, не слушая ни ее ответа Маякину, ни того, что говорил ему отец. Барыня пристально смотрела на него, улыбаясь приветливо. Ее детская фигура, окутанная в какую-то темную ткань, почти сливалась с малиновой материей кресла, отчего волнистые золотые волосы и бледное лицо точно светились на темном фоне. Сидя там, в углу, под зелеными листьями, она была похожа и на цветок и на икону.

- Смотри, Софья Павловна, как он на тебя воззрился, - орел, а? -говорил Игнат.

Ее глаза сузились, на щеках вспыхнул слабый румянец, и она засмеялась точно серебряный колокольчик зазвенел. И тотчас же встала, говоря:

- Не буду мешать вам, до свидания!

Когда она бесшумно проходила мимо Фомы, на него пахнуло духами, и он увидал, что глаза у нее темно-синие, а брови почти черные.

- Уплыла щука, - тихо сказал Маякин, со злобой глядя вслед ей.

- Ну, рассказывай нам, как ездил? Много ли денег прокутил? - гудел Игнат, толкая сына в то кресло, в котором только что сидела Медынская. Фома покосился на него и сел в другое.

- Что, хороша, видно, бабеночка-то? - посмеиваясь, говорил Маякин, щупая Фому своими хитрыми глазками. - Вот будешь ты при ней рот разевать... так она все внутренности