Жизнь Арсеньева. Юность

ее. Поле моих отроческих наблюдений было весьма нешироко, и однако то, что я наблюдал тогда, было, повторяю, показательно. Да, впоследствии я узнал, что далеко не один Ростовцев говорит в таком роде, то и дело слышал эти мнимо-смиренные речи, - мы, мол, люди серые, у нас сам государь Александр Александрович в смазных сапогах ходит, - а теперь не сомневаюсь, что они были весьма характерны не только для нашего города, но и вообще для тогдашних русских чувств. В проявлениях этих чувств было, конечно, много и показного, - как, например, играла каждая чуйка на каждом перекрестке, завидев в пролет улицы церковь, снимая картуз, крестясь и чуть не до земли кланяясь; с игры то и дело срывались, слова часто не вязались с жизнью, одно чувство не редко сменялось другим, противоположным; но что все-таки преобладало?

Ростовцев сказал однажды, указывая на оконный косяк, где были сделаны им каки-то пометки мелом:

- Что нам векселя! Не русское это дело. Вот в старину их и в помине не было, записывал торговый человек, кто сколько ему должен, вот вроде этого, простым мелом на притолке. Пропустил должник срок в первый раз, торговый человек вежливо напоминал ему о том. Пропустил другой - остерегал: ой, мол, смотри, не забудь и в третий раз, а то возьму да и сотру свою пометку. Тебе, мол, тогда дюже стыдно будет!

Таких, как он, конечно, было мало. По роду своих занятий он был "кулак", но кулаком себя, понятно, не считал да и не должен был считать: справедливо называл он себя просто торговым человеком, будучи не чета не только прочим кулакам, но и вообще очень многим нашим горожанам. Он, случалось, заходил к нам, своим нахлебникам, и порой вдруг спрашивал, чуть усмехаясь:

- А стихи вам нынче задавали?

Мы говорили:

- Задавали.

- Какие же?

Мы бормотали: - "Небо в час дозора - обходя луна - светит сквозь узоры - мерзлого окна ..."

- Ну, это что-й-то не складно, - говорил он. - "Небо в час дозора обходя луна" - я этого что-й-то не понимаю.

Не понимали и мы, ибо почему-то никогда не обращали вниманья на запятую после слова "обходя". Выходило действительно нескладно. И мы не знали, что сказать, а он опять спрашивает:

- А еще?

- А еще "тень высокого старого дуба голосистая птичка любила, на ветвях, переломанных бурей, она кров и покой находила..."

- Ну, это ничего, приятно, мило. А вот вы прочитайте энти про всенощную и "под большим шатром".

И я смущенно начинал:

"Приди ты, немощный, приди ты, радостный, звонят ко всенощной, к молитве благостной..." Он слушал, прикрывая глаза. Потом я читал Никитина: "Под большим шатром голубых небес, вижу, даль степей расстилается ..." Это было широкое и восторженное описание великого простора, великих и разнообразных богатств, сил и дел России. И когда я доходил до гордого и радостного конца, до разрешенья этого описания: "Это ты, моя Русь державная, моя родина православная!" - Ростовцев сжимал челюсти и бледнел.

- Да, вот это стихи! - говорил он, открывая глаза, стараясь быть