Альтист Данилов

к Данилову, взял его под руку, отвел в пустую комнату, вручил ноты и сказал, глядя сквозь стену куда-то в служебные хлопоты:

- У тебя, Володя, есть часок, тут всего-то шестнадцать пьес, восемь от людей-композиторов, восемь от машины, можешь их посмотреть, а можешь и вздремнуть, ты у нас и Стравинского играешь с листа... А Мишка-то Коренев какой стервец!

Тут дверь в комнату открылась, вошли две барышни. И сейчас же хрустальная стрела судьбы тихо и сладостно вонзилась Данилову под левую лопатку.

- Вот, Володя, знакомься! - обрадованно сказал Мелехин. - Знакомься, Екатерина Ивановна Ковалевская, активистка нашего журнала, а я побегу...

Екатерину Ивановну Данилов знал хорошо, она была приятельницей Муравлевых и к тому же, сама того не ведая, огненным столбом ворвалась в жизнь домового Ивана Афанасьевича. Екатерина Ивановна обрадовалась Данилову, но в глазах ее Данилов уловил непривычную для Екатерины Ивановны печаль.

- А это, Володя, моя подруга по работе, - сказала Екатерина Ивановна, - Наташей ее зовут.

- Володя, - протянул Данилов руку, и прикосновение Наташиной руки обожгло его, будто восьмиклассника, явившегося на первое свидание под часы.

Глаза у Наташи были серые и глубокие, а смотрела она на Данилова удивленно, с трепетом, как Садко на рыбу Золотое перо. Данилов хотел было сказать легкие, лукавые слова, какие он обычно говорил женщинам, но он произнес смущенно и даже резко:

- Вы извините меня, я ноты вижу в первый раз, и надо бы их прочитать...

- Хорошо, хорошо, - сказала Екатерина Ивановна, - мы не будем тебе мешать.

А Наташа ничего не сказала, а только поглядела на Данилова, и у Данилова вновь забилось ретивое.

"Что это со мной? - думал Данилов. - Отчего я так смущен и взволнован? Неужели явилась эта тонкая женщина с прекрасными серыми глазами - и все в моей жизни изменилось?.. Ведь выпадают же иным людям чудные мгновенья, отчего же и мне чудное мгновение не испытать... Она и не сказала ни слова, и я ничего не знаю о ней, а вот вошла она - и стало и легко, и торжественно, и грустно, будто я уже где-то высоко-о-о... Нет, нет, хватит, и нечего думать о ней..." Данилов запретил себе думать о Наташе, однако все вспоминал ее глаза и то, как она смотрела на него, вспоминал и еще нечто неуловленное им сразу в ее облике... Однако ноты не ждали. Данилов с усилием воли развернул поданные Мелехиным бумаги и обомлел. Схватил инструмент и выбежал в большую артистическую. Мелехин был тут и исчезнуть не имел возможности.

- Сергей Михайлович, что это? - воскликнул Данилов.

- Что? Где? - искренне удивился Мелехин.

- Вот это! Ноты!

- Это ноты, Володенька!

- Я и сам вижу, что ноты! - вскричал Данилов. - Но написаны-то эти пьесы не для альта, а для скрипки! Что же вы меня дурачили-то!

- Тише, тише, Володенька, - взмолился шепотом Мелехин. - Ну виноват. А еще больше виноват стервец Мишка Коренев. Неделю обещал, а сегодня утром прислал какое-то нервное письмо: мол, не может и еще черт знает что!..