Два босяка

охнатую, тяжёлую руку, не сводя с меня своих глаз, загоревшихся жадным огоньком.

- Давайте пойдём все вместе! - предложил я.

- Идёт! - крикнул бритый. - Аи да ты! Славно!.. Молодец!.. Только вот что скажи мне: деньги у тебя есть, хлеб есть...

- Ещё хохлацкого сала два фунта! - постепенно возвышал я себя в глазах новых знакомых.

Маслов довольно засмеялся и с твёрдой уверенностью сказал:

- Всё съедим, до крошки!

- Дв-ва ф-фунта сала!.. - изумился бритый. - И ты пришёл к Серёжке на работу наниматься со всем этим, а?!.

- Ну? - спросил я, не понимая, в чём дело.

- Да зачем? Ведь у тебя харч есть, деньги есть! Али ты дом каменный хочешь строить? Тьфу!.. Кабы нам столько... Сейчас бы в трактир. Чаю! Бутылку! Калача!.. Тррр!..

Через час от моих капиталов оставалось только одно приятное ощущение живительной теплоты в желудке и лёгонький туман в голове. Мы сидели в закопчённом трактире. Кругом нас колыхался тяжёлый, опьяняющий шум и облака табачного дыма, а в раскрытые окна мы видели море, синее и блестящее на солнце.

Маслов смотрел на него, а бритый, которого звали Степок, положив локти на стол, разговаривал со мной. Переговорив о многом материальном, мы говорили уже о душе, и Степок развивал предо мной свои взгляды по этому вопросу.

- Я, брат, думаю, что душа бывает разная. Как жизнь на неё дохнёт, вот в чём дело. Дохнёт ласково, - душа ничего, весёлая, светлая, а ежели дохнёт сентябрём, - душа будет тусклая, дряблая. Человек тут ни при чём. Он что может? Он растет себе, и душа растёт. вот он, примерно, дорос до двадцати годов... Тут смотри в оба, коли хочешь сам себе атаманом быть. В это время душа чуткая... как струна. Терпи, значит... не давай ей дребезжать от всякой малости... держи себя в руках. Не сумел - шабаш! Сейчас тебя или в комок сожмёт, или во все четыре стороны потащит... рвать будет на части... понял? Потому жизнь - как машина, - ходи осторожно... тут - колёсики с крючочками, там - зубчики остренькие, тут разные пудовые тюти летают... Поглядывай, не зевай, а то шкуру изорвёшь и кости изломаешь. А без футляра душе невозможно... как частному приставу без канцелярии.

Закончив таким образным сравнением своё, Степок дёрнул товарища за блузу и обратился к нему:

- Миша! Как же, на Кубань, что ли? Здесь нам не будет фарту, очень уж мы у всех в зубах навязли...

- Идём. Я люблю ходить... - не оборачиваясь, сказал Маслов.

- Зна-аю! Значит, - идём?! Важно! Друг, ты как? Идёшь с нами? обратился ко мне Степок.

- Я туда и иду.

- Туда? Ну вот, превосходно! Значит, втроём. Ловко! Деньжищ заробим мешок! И потом у меня там субботница одна черноглазая есть...

- Сектантка? - спросил я.

- Истинно! староверка... замуж вышла, а всё по-старому меня любит...

- А я думал, в самом деле субботница... - сказал я.

- Вот те крест, правда! - побожился Степок. - Всегда она меня по субботам ночевать к себе водит... - И он смеялся.

Маслов всё смотрел в даль моря, облокотясь на подоконник.