История всемирной литературы Т.2

Фридрих фон Хаузен

Миниатюра из рукописи XIV в. Гейдельберг, библиотека университета

Довольно быстро пройдя короткий период подражания и переводов, немецкие поэты усвоили морально-этические и гуманистические аспекты романской куртуазной поэзии, ее широкий поэтический кругозор, ее смелый отход от аскетического идеала церковного искусства.

Завоевания, достигнутые на рубеже веков быстро развивающейся поэзией миннезанга, особенно ярко воплотились в деятельности Вальтера фон дер Фогельвейде (ок. 1170 — ок. 1230).

На миниатюре одного из «песенников» Вальтер изображен сидящим в глубоком раздумье с развернутым свитком для письма. Поэта осеняет его герб, изображающий птицу, поющую за решеткой клетки. К колену Вальтера прислонен боевой меч. На другой миниатюре нет герба, но меч остается: художникам XIV в., которые пытались создать зримый образ поэта, было известно,

что мечом он владел не хуже, чем пером. Самое существенное в этих рисунках, радующих своими нежными и чистыми красками, — выражение глубокой задумчивости, которое поражает нас на обеих миниатюрах. Обе они — иллюстрации к стихотворению Вальтера, в котором он набросал свой автопортрет: он сидит и размышляет о земном существовании, о борьбе разных общественных сил, которые уподобляются тварям земным, несущим зло. В горьком раздумье, пронизывающем это стихотворение, где он, однако, не просто констатирует разгул зла, но и призывает сильных мира сего смириться перед единой авторитетной властью, сказался весь Вальтер с его постоянной тревогой за будущее родины — новой чертой, которой более ранние миннезингеры не обнаруживали.

Сын безземельного обедневшего рыцаря, Вальтер прожил жизнь, полную скитаний. Он изъездил континентальную Западную Европу, побывал в Венгрии, был близок не только к унижаемому миру бродячей братии шпильманов и вагантов, но и к высшей знати (большая часть его жизни прошла при дворе австрийских герцогов); Вальтер был и храбрым воином, и поэтом, снискавшим признание, и придворным, и философом.

Фогельвейде принял участие в жестокой смуте, которая раздирала на рубеже XII и XIII вв. немецкие земли. Многие миннезингеры были, как Фогельвейде, свидетелями и участниками этой долгой и кровавой борьбы, но только он один нашел в себе силы поведать о ней в своих песнях, понятных и знати, и простому люду. Гениальный поэт-новатор, Фогельвейде стал первым национальным поэтом рождавшегося немецкого народа. В его стихах появилось понятие «немецкая нация» (die deutsche Nation), о будущем которой Вальтер писал с отчаяньем и горем, так как боялся, что недальновидные властители в слепой борьбе за власть отвергнут идею немецкого единого государства, возглавленного императором, а католическая церковь, со своей стороны, постарается усилить и закрепить разобщенность немецких народов, рассеянных на больших географических пространствах Западной и Средней Европы.

Мастер высокого миннезанга, впитавшего в себя достижения романской поэзии и усвоившего опыт немецкой куртуазной традиции, Фогельвейде смело обратился также к народным поэтическим формам и создал ряд замечательных политических шпрухов. В них он особенно настойчиво выступил против папства как силы, мешающей соединению немецких земель под эгидой единого светского властителя.

Родоначальник немецкой патриотической поэзии, обличитель папской церкви и зачинщиков феодальных смут, значительный поэт-моралист, Фогельвейде был крупнейшим мастером любовной лирики. Создавая песни в честь знатных дам, образцы куртуазного миннезанга, он разработал одновременно новые разновидности любовной песни, в известной мере возвращающейся к непосредственной поэзии Кюренберга, но не в меньшей степени связанной с устным народным творчеством, с любовной и хороводной немецкой песнью тех времен. Образцом удачного сочетания новых достижений миннезанга в области строфики, метрики, рифмы и поэтики немецкого песенного фольклора является его песня «Под липой» — непревзойденный шедевр не только немецкой лирики XII—XIII вв., но и вообще европейской поэзии Зрелого Средневековья:

В роще под липкой

Приют наш старый

Если найдешь ненароком ты,

Молвишь с улыбкой:

«Что за парой

Травы примяты и цветы?»

На опушке среди ветвей —

Тандарадай! —

Пел свидетель — соловей...

Ни лаской, ни силой

Не открою

Вам тайну эту, помилуй бог!

Что сделал милый там со мною,

Знаем лишь я, да мой дружок,

Да пичужка меж ветвей, —

Тандарадай, —

Все пришлось увидеть ей.

(Перевод Арк. Штейнберга)

В этой песне — в образе влюбленной женщины, полной гордости за свое чувство, и в лирическом пейзаже, и в гениально простых выражениях, найденных поэтом, сказалась та народность поэтики Фогельвейде, которая поднимает его над всеми другими миннезингерами, включая даже такого талантливого поэта, как его современник по этому периоду развития миннезанга Генрих фон Морунген (писал в 1200—1222 гг.).

Новая ступень в развитии немецкой поэзии, на которую поднялся Фогельвейде, была достигнута им в сложной борьбе с тем течением миннезанга, которое выкристаллизовалось в творчестве уже упоминавшегося Рейнмара Старшего. Этот создатель высокого придворного миннезанга, опирающегося прежде всего на романскую традицию и на романское понятие куртуазности, был сначала покровителем и наставником молодого Фогельвейде. Но найдя свою творческую дорогу, которая увела его далеко от тесного мирка придворной жизни, Фогельвейде разошелся с Рейнмаром и сознательно противопоставил его манере свой немецкий национальный стиль миннезанга, усвоивший, однако, все лучшее, что было в романской куртуазной лирике. В отличие от своего учителя Фогельвейде воспевал «низкую» любовь, т. е. такую, которая знает радость обладания, чурается усложненной любовной казуистики, неподдельна и чиста. Поэтому и «дама» Вальтера — это, как правило, не знатная красавица, холодная и расчетливая в своем чувстве, а простая крестьянская девушка, искренняя и самоотверженная. Демократические симпатии поэта несомненны.

Попытку соединить немецкую песенную традицию с романской найдем и у Нейдхарта фон Ройенталя (ок. 1180 — ок. 1250), названного также Лисом за его остроумные и дерзкие песни сатирического содержания; но у Нейдхарта не получилось органического соединения двух различных поэтических концепций. В своей любовной лирике он остался тонким подражателем трубадуров, а его насмешливые сатиры на крестьянский быт, написанные для потехи придворной публики, звучат как заведомые стилизации, далекие от народного духа, свойственного песням Фогельвейде. Прошло немного времени, и крестьяне ответили Нейдхарту песнями своих безымянных поэтов (XIII в.), в которых они высмеивали придворных и их смешные замашки, заимствованные из-за рубежа. Однако Нейдхарт имел определенное значение для последующего развития миннезанга в годы Позднего Средневековья, когда его стилизации были использованы эпигонами миннезанга.

Хотя авторитет Фогельвейде и стал незыблемым, однако в дальнейшей истории миннезанга — в эпоху его измельчания и кризиса — уже не нашлось учеников, достаточно талантливых и смелых, чтобы продолжить дело создателя песни «Под липой». Возобладала традиция Рейнмара, которая возродилась у многих миннезингеров XIII в. и их эпигонов. Характернейшим представителем этой вырождающейся поэзии куртуазного общества в Германии был Ульрих фон Лихтенштейн (ок. 1200 — ок. 1280). В отличие от большинства миннезингеров он занимал высокие посты при дворах немецких феодалов и слыл тончайшим знатоком рыцарских обычаев и всех сложностей куртуазного обихода. Влюбленный в немецкую рыцарскую старину, Лихтенштейн подражал ей в своей поэзии и в своей жизни стремился воплотить тот идеал рыцарственности, о котором он составил себе представление по рыцарским романам и миннезангу. В поэме «Служение дамам» (1255) он в виде стихотворного трактата, насыщенного автобиографическими отступлениями, изложил все тонкости куртуазного поведения и этикета в том виде, в котором они сложились к середине XIII в. Рассказывая при этом о собственных романах и любовных неудачах, Лихтенштейн настолько всерьез принимает куртуазные идеалы за подлинную реальность, что его признания даже его современникам казались наивными и смешными. Интересный как автор этого документа, иллюстрирующего начинающийся кризис феодального мира, Лихтенштейн не был сколько-нибудь значительным лирическим поэтом, хотя считал себя последним рыцарем и последним миннезингером Германии. Его в значительной степени комическая фигура — убедительное доказательство неминуемого краха миннезанга в тех новых исторических условиях, которые складывались в Германии со второй половины XIII в.