Бронзовая птица

ывая какую-нибудь вежливую форму отказа, но Генка прошептал:

– Давай обожрем капиталистов…

Мише это предложение показалось дельным. С Игорем и Севой все в порядке, можно особенно не торопиться. Поесть-то им все равно надо. А если они будут сами варить обед, то потеряют еще больше времени.

Мальчики уселись вокруг костра. Только Жердяй продолжал стоять. Стеснялся. В своей деревне он никогда не видел иностранцев. Миша велел ему сесть, он присел на корточки, но на порядочном расстоянии от костра.

Женщина разлила дымящийся напиток по металлическим стаканчикам. Из кожаного несессера были извлечены крошечные ложечки и щипчики для сахара. Все это женщина проделала проворно, но молча, без улыбки. У нее были коротко подстриженные волосы рыжеватого оттенка, с сильной проседью. За очками вокруг глаз виднелась частая сеточка морщин. Руки худые, загорелые, а на запястьях белые полоски.

«Кисти не загорели из-за браслетов, – подумал Миша, – браслеты она оставила в гостинице. Боится, что ограбят».

На салфетке лежали тонюсенькие ломтики хлеба, намазанные чем-то коричневым. Слава и Миша взяли по бутерброду и один передали Жердяю. Но Генка как накинулся на бутерброды, так уже не мог оторваться. Через минуту салфетка была чиста. Славка его несколько раз подталкивал, но Генка словно осатанел. А ведь не обжора, не Кит, просто изголодался, да и из озорства решил обожрать буржуев.

Впрочем, все проголодались. И этот маленький бутерброд, похожий на папиросную бумагу, только раздразнил аппетит. Мальчики забыли о деликатности, необходимой в отношениях с представителями иностранной державы.

Женщина не успевала намазывать бутерброды. Мужчина открыл новую банку консервов, затем сардины и, наконец, банку сгущенного молока. Все это ребята уничтожили, особенно же навалились они на хлеб. Говорят, что иностранцы едят мало хлеба, но ведь они-то не иностранцы.

По тому, как смущенно заглядывал иностранец в свой рюкзак и наконец вывернул его, ребята поняли, что иностранные запасы уничтожены. Впрочем, они уже были сыты. Даже несколько осоловели. Им дремалось. Ведь в лагере они привыкли спать после обеда. Миша посмотрел на свой «будильник» и сказал:

– Минут двадцать отдохнем и поедем дальше. Неудобно сразу смываться.

Отяжелевшие от еды, мальчики прилегли вокруг костра. Жердяй уселся поудобнее.

20. Неожиданный поворот

– Комсомоль, – улыбаясь, сказал иностранец, показывая на комсомольские значки ребят. – Ким… Интернациональ.

– Да, мы есть комсомольцы, – ответил Миша, думая, что если он будет коверкать слова, то иностранец его скорее поймет.

– Карашо, карашо. Комсомоль – это карашо, Интернациональ – это карашо…

«Притворяешься, буржуазия несчастная! – подумал Миша. – Не любишь ты ни комсомола, ни „Интернационала“. Потом спросил:

– Путешествуете? Вояж?

– О да, да, – закивал головой иностранец, – мы есть путешественник. Ходить, ездить. Россия карошая страна, красивая страна.

– Нравится вам у нас? – насмешливо спросил Генка, поглаживая туго