Городок Окуров

жалобу завыть!

Тиунов взмахнул палочкой, поглядел в небо, в даль и себе под ноги.

- А весёлое - не склонен сочинять? - спросил он, вздыхая.

Сима, тоже оглянувшись, ответил виновато:

- Про податного Жукова сочинил, да плохо вышло. Артюшка поёт:

Как живут у нас в Заречье

Худы души человечьи...

Это я же составил! А то ещё про город...

- Что - про город?

- А вот! - юноша снял с головы старенький картуз, зачем-то распялил его перед лицом и начал тихонько:

Эх, попел бы я весёлых песен!

Да кому их в нашем месте нужно?

Город для веселья - глух и тесен,

Все живут в нём злобно и недужно.

В городе у нас - как на погосте

Для всего готовая могила.

Братцы мои! Злую склоку бросьте,

Чтобы жить на свете легче было!

Замолчал.

- Всё?

Кривой нацелился глазом в лицо юноши и, усмехаясь, спросил:

- Какое же тут веселье? Дурачок!

Помолчав, он повторил:

- Эхе-хе, дурачок!

Юношу не обидело грустное и ласковое восклицание, он даже улыбался, говоря:

- Ведь я не сказал, Яков Захарович, что это - весёлое.

- Не сказал разве?

- Не-ет!

- Так! Ну, ладно!

Слева от них, в тёмном ельнике болота, гулко крикнул пугач - тишина всколыхнулась и снова застыла, как масло. Далеко впереди середь поля вспыхнул тихий огонь и стал быстро разгораться, вздрагивая и краснея.

- Вон, - сказал кривой, - видать, мужики из Балымер в ночном светец разложили. Свежевата ночка-то!

- Стихами, Яков Захарович, мне легче думать, а простые слова труднее складываются у меня. Мне всё хочется, чтобы стихи-то как молитвы были, а как это надо делать - не знаю! Ежели длинный стих, то будто молитвеннее выходит - а так ли? Вот ещё стихи, про город тоже:

Снова тучи серые мчатся над болотами.

Разлилася в городе тишина глубокая.

Люди спят, измучены тяжкими заботами,

И висит над сонными небо одноокое...

- Какое небо-то? - удивлённо спросил Тиунов.

- Одноокое, - смущённо ответил Сима и отодвинулся от спутника, виноватым голосом объясняя: - Оно ведь всегда одноглазое: днём солнце, а ночью - луна только.

- Кривое, стало быть, как я? - сказал Тиунов, посмеиваясь. - Это ничего, ловко! Только - звёзды забыты тобой.

- При полной-то луне - какие звёзды?

- М-м... верно, маловато их! Да! Потом вот тучи, говоришь, и - луна?

- Это бывает! Бегут тучи, а между них - луна, и всё небо вздрагивает, будто ломается...

Тиунов замолчал, а Сима тихонько прибавил:

- Я назвал небо-то однооким - забыл про вас, ей-богу!

- Ничего! - сказал кривой.

- Дальше у меня так идут стихи:

В небе тучи гонятся за слепой луной,

Полем тихо крадётся чья-то тень за мной...

- Все ты да ты! - вдруг заговорил Тиунов. - Ты, да я, да сватья, только и знатья! Да голодное житьё, да смерть!

Юноше очень хотелось рассказывать Тиунову свои стихи, но кривой, видимо, не хотел слушать: помахивая палочкой, он тихонько шагал и говорил:

- Всё это, конечно, действует в жизни - и бедность