Воспитание чувств

антуа.

Но вот из передней послышались два голоса. Один из них говорил:

– Я в этом уверена!

– Дражайшая, дражайшая! – отвечал другой. – Бога ради, успокойтесь!

То были г-н де Нонанкур, старый франт, мумия, намазанная кольдкремом, и г-жа де Ларсийуа, супруга префекта, служившего при Луи-Филиппе. Она вся дрожала, ибо сейчас слышала, как на шарманке играют польку, являющуюся условным знаком для мятежников. Многих тревожили такие же фантазии: эти буржуа верили, что люди, скрывающиеся в катакомбах, намерены взорвать Сен-Жерменское предместье; какие-то шумы неслись из подвалов; за окнами происходили подозрительные вещи.

Однако все постарались успокоить г-жу де Ларсийуа. Порядок восстановлен. Бояться больше нечего: «Кавеньяк спас всех нас!» И как будто ужасов восстания было недостаточно, их еще преувеличивали.

На стороне социалистов было двадцать три тысячи каторжников, никак не меньше! Не подлежало никаким сомнениям, что съестные припасы отравляли, что солдат подвижной гвардии распиливали пополам между двумя досками и что надписи на знаменах призывали к грабежу и поджогам.

– И еще кой к чему! – добавила жена экс-префекта.

– Ах, дорогая! – молвила, оберегая стыдливость, г-жа Дамбрёз и взглядом указала на трех юных девушек.

Г-н Дамбрёз вышел из своего кабинета вместе с Мартиноном. Г-жа Дамбрёз отвернулась и ответила на поклон Пеллерена, входившего в комнату. Художник с тревогой оглядывал стены. Банкир отвел его в сторону и объяснил, что на время пришлось удалить его революционную картину.

– Разумеется! – сказал Пеллерен, воззрения которого изменились после его провала в «Клубе Разума».

Г-н Дамбрёз весьма учтиво намекнул, что закажет ему другие картины.

– Виноват… Ах, дорогой мой, какое счастье!

Перед Фредериком стояли Арну и его жена.

Он почувствовал чуть ли не головокружение. Розанетта, восхищавшаяся солдатами, весь этот день раздражала его; проснулась старая любовь.

Дворецкий доложил хозяйке, что кушать подано. Г-жа Дамбрёз взглядом велела виконту вести к столу Сесиль, шепнула Мартинону: «Негодяй!» – и все прошли в столовую.

Среди стола, под зелеными листьями ананаса, лежал большой золотистый карп, обращенный головою к жаркому из оленя; хвостом он касался блюда раков. Винные ягоды, огромные вишни, груши и виноград (новинки парижских теплиц) возвышались пирамидами в старинных вазах саксонского фарфора; местами с ярким блеском серебра сочетались букеты цветов. Белые шелковые шторы были спущены, смягчая освещение; два бассейна, в которых плавали куски льда, освежали воздух; а прислуживали высокие лакеи в коротких штанах. После пережитых волнений все казалось еще лучше. Снова начинали наслаждаться тем, чего чуть было не лишились, и Нонанкур выразил чувство, разделяемое всеми, сказав:

– Ах, будем надеяться, что господа республиканцы позволят нам пообедать!

– Несмотря на все их братство! – желая сострить, прибавил г-н Рокк.

Этих почтенных мужей усадили по правую и по левую руку г-жи Дамбрёз, занявшей место