Трущобные люди

вшая зеленая ситцевая рубаха и короткие, порыжелые, плисовые, необыкновенной ширины шаровары, достигавшие до колен; далее следовали голые ноги, а на них шлепавшие огромные резиновые калоши, связанные веревочкой. Шапки на голове у Спирьки не было. У меблированных комнат, где служил Спирька самоварщиком, его остановил швейцар:

-- Спирька! Как тебе не стыдно так ходить? Ведь гостиницу срамишь!

-- Что это? Чем-с?! Украл, что ли, я что? -- отвечал тот, затягиваясь дымом.

Кто говорит, украл! А ходишь-то в чем... Стыдно!

Чего стыдно! Всяк знает, что я при месте нахожусь! Вот коли бы без места ходил этак, стыдно бы было, вот что! -- И еще раз пыхнув папироской, Спирька в два прыжка очутился наверху лестницы.

Я жил в тех же нумерах.

-- Что это, у нас служит? -- спросил я швейцара. у нас, Владимир Алексеич, самоварщиком; самый что ни на есть забулдыжный человек и пьяницараспрегорчайший, пропащий!

Зачем же держать такого?

Сами изволите знать, хозяин-то какой аспид

У нас -- все на выгоды норовит, а Спирька-то ему в акурат под кадрель пришелся -- задарма живет. Ну и оба рады. Хозяин -- что Спирька денег не берет, а Спирька -- что он при месте! А то куда его такого возьмут, оголтелого. И честный хоть он и работящий, да насчет пьянства -- слаб, одежонки нет, ну и мается.

Я жил в одном номере с товарищем Григорьевым. Придя домой, я рассказал ему о Спирьке.

-- Да, я его видал. Любопытный человек, он меня заинтересовал давно; способный, честный, но пьяница.

Этим разговор о Спирьке и кончился. Потом я его несколько раз встречал в коридоре и на улице.

Как-то пришлось мне уехать на несколько дней из Москвы. Когда я возвратился, мой товарищ сказал мне:

А у нас, Володя, семейства прибавилось.

Что такое?

Спирьку я к себе в лакеи взял.

Ну?! -- удивился я.

Да, верно; третьего дня его хозяин прогнал, идти человеку некуда, ну я его и взял. Славный малый, исполнительный, честный.

В это время дверь отворилась, и с покупками в руках явился Спирька. Положив покупки и сдачу с десятирублевой ассигнации, он поздоровался со мной.

Здравствуйте, барин,-- рикамендуюсь вам, что мы теперь у вас в услужении будем.

Рад за тебя, служи.

Нет, вы, барин, на меня поглядите-сь, каким я теперь -- хоть сейчас под венец,-- обратился ко мне ирька, охорашиваясь и поправляя полы спереди узкого, короткого сюртука.

-- Барин подарил-с,-- сказал он. Действительно, Спирьку нельзя было узнать. На нем

была поношенная, но чистенькая триковая пара и порядочные, вычищенные до блеска сапоги. Он был умыт, причесан, и лицо его сияло.

Эх, то есть вот как теперь меня облагодетельствовали, что всю жизнь свою не забуду, по гроб слугой буду, то есть хоть в воду головой за вас... Ведь я сроду таким господином не был. Вот родители-то полюбо вались бы...

Ну и покажись им,-- сказал я.

Это родителям-то-с? Да у меня их никогда и не бывало; я ведь из шпитонцев взят прямо.

Как не бывало?

Мы шпитонцы; из ошпитэтельного