Рыбаки

е - слышишь, я говорю, перед тем как помереть ему, купил в Сосновке у родственника: хотел бить на солонину.

Тут Захар украдкой толкнул Гришку в спину.

- Точно... на солонину... это точно... - повторил Гришка, которым овладела вдруг, ни с того ни с сего, поперхота.

- Все одно, цена несходная, - флегматически возразил Герасим.

- Сколько ж, по-твоему?

- Пять целковых.

- Нет, милушка, тридцать лет поживешь, такой цены не найдешь! Когда так, мы лучше погодим до ярмарки: в том же Комареве двадцать целковых дадут.

- Ваше счастье. Ступайте.

- Мы насчет, то есть, примерно, тебе хотели сделать в уваженье.

- Мне не надо.

- Да ты скажи настоящую цену?

- Не надо, - проговорил целовальник, снова поворачиваясь к воротам.

- Погоди, постой!

Захар подбежал к Герасиму, пригнулся к его уху и шепнул скороговоркою:

- Ну, чего ты ломаешься? Ведь деньги-то опять к тебе придут!

- Ты-то из чего хлопочешь? - громко возразил целовальник. - Сбыть скорей с рук хочется. Видно, взаправду заморенная какая скотина-то.

- Ах! Э! Поди вот толкуй с ним! Эх ты! - воскликнул Захар, отчаянно ударяя ладонями по полам рубахи, с которой вода текла как из желоба.

- Вот тут у меня гуртовщики стоят: их, что ли, порасспросить, - сказал Герасим, умышленно растягивая каждое слово. - Я в этом товаре толку не знаю. Их нешто привести - поглядеть.

- Нет, нет, не надо! - подхватил Гришка, поспешно подходя к Герасиму. Пожалуй, бери за пять целковых... бери...

- Что ты станешь делать! Э! Была не была! - снова воскликнул Захар. Хозяин поддался, стало, мне тут нечего: веди на двор!.. Гришка, гони быка на двор! - заключил он, бросаясь отворять ворота.

Минуту спустя животное стояло под навесами в одном из задних углов, неподалеку от большой лодки.

- Ну, давай деньги! - сказал Захар, как только Герасим запер ворота.

- Экой прыткий! А подписку-то? - флегматически заметил целовальник.

- Какую тебе еще подписку?

- Без того не возьму; подписку надо от хозяина: может, бык-ат у вас краденый... я почем знаю...

- Экой... ах, братец ты мой, чудной какой, право! Говорят, купил в Сосновке, на солонину... Чего ж тебе еще?

- Я этого не знаю.

- Фу ты!.. Эх!.. Гришка, никак, ты грамоте обучался; развяжись, братец мой, подпиши поди.

- Знал, да забыл... как есть забыл... - торопливо отозвался приемыш, который все это время находился позади Захара и целовальника.

- Можно и без него, - лениво промолвил Герасим, - никак, в кабаке сидел Ермил-конторщик: пожалуй, он подпишет... Без того не возьму... ведите куда хотите.

- Так, стало, пять целковых? По рукам, что ли? Пять целковых и могарычи!

- Не мое дело: кто продавал, с того и могарычи, - как словно нехотя проговорил Герасим, подымаясь на крылечко, служившее сообщением между двором и известною уже галереей.

Тут целовальник сказал, чтобы спутники его шли в харчевню, а сам, повернувшись лицом к избе, противоположной этому зданию, закричал протяжным голосом: