Марк Твен

«Десять долларов» Твен выделяет курсивом не случайно. Со времен издания «гомстед-акта» Линкольна эта цифра стала символической: она означала баснословно дешевую землю в «Новом Свете», с ней ассоциировалось представление об американском «рае», о «свободной» стране и т. д.

Твен все еще полон уважения и преклонения перед законами недавнего прошлого: они для него — мерило справедливости. Его негодование направлено на последующие действия «законодательной власти». Как можно отобрать у бедного иммигранта наглым, мошенническим путем деньги, которых ему вполне бы хватило, чтобы купить себе шестьдесят акров земли и стать полезным человеком нового общества?

Марк Твен требует ответственности общества (печати, семьи, школы) за воспитание юношества, защищает бесправных китайцев.

Несколькими месяцами позже он помещает в том же журнале «Плеяда» другой очерк: «Китаец Джон в Нью-Йорке» [100]. У чайного склада в Нью-Йорке в национальном костюме стоит китаец… вместо вывески. Кучка любопытных, «рискуя свихнуть себе шею», разглядывает его со всех сторон, отпускает непристойные шутки по поводу наряда китайца и его печального лица. Твен возмущен.

«Не позорно ли для нас, так много болтающих о цивилизации и человечности, — пишет он, — ставить нашего ближнего в такое унизительное положение? Не пора ли подумать, в каком свете являемся мы сами?»

Твен наивно верит, что американскому бизнесмену есть какое-либо дело до национального престижа страны или до души оплеванного китайца. Его, Марка Твена, человека с горячим, отзывчивым сердцем, волнует и трогает китаец, выставленный на посмешище. Твен хотел бы представить, «какие мысли роятся за этим печальным лицом и какие отдаленные сцены грезятся блуждающим глазам… смуглого странника». Рисовые поля и перистые пальмы Китая, полузабытые голоса и дружеские лица встают перед его взором. Рассказчик обращается к китайцу с сердечным утешением и, намекая на его жестокого хозяина, говорит:

«Не Америка обращается с вами таким образом, а только один гражданин, в сердце которого жажда прибыли вытравила человечность. Америка оказывает широкое гостеприимство всем изгнанникам и угнетенным. Америка и американцы всегда готовы помочь несчастным».

Кажется, что автор устами рассказчика убеждает самого себя, а не утешает горемыку-китайца.

Если бы не его глубокая искренность, то можно было бы подумать, что он издевается над бедным китайцем, угощая его прописными истинами буржуазной пропаганды, которые резко дисгармонируют с действительностью.

Наивная тирада: «Америка оказывает широкое гостеприимство…»- находится в таком кричащем противоречии с оскорбительным положением, в которое поставлен китаец в рассказе, что объективный ее смысл становится сатирическим. Тем более что «изгнанник до сих пор стоит на своем посту», — сообщает автор в конце рассказа.

Положение китайцев в США продолжает по-прежнему тревожить сердце Марка Твена. Все то, что было им написано до этой поры, оформляется в единый стройный сюжет, как будто каждый элемент — уличная зарисовка, заметка, очерк — нашел свое место в едином художественном замысле. Каждый, ранее отдельно изложенный факт, в сочетании и сопоставлении с другими, породил новое качество.

Что же собою представляет расовая дискриминация в США, которую вначале писатель увидел в мальчишечьем озорстве? Твен готов ответить: у него созрели не только мысли, но и глубокие чувства.

В 1871 году он помещает в нью-йоркском журнале «Плеяда» серию «Китайских писем» под общим названием «Друг Гольдсмита снова за рубежом» [101].

Китаец А Сон-хи радуется. Он приезжает в Америку, будет «свободным человеком среди свободных людей». Он живо представляет себе, как Америка радушно встретит его, «не спрашивая о национальности, вероисповедании, цвете кожи». Там всем иностранцам дают «хлеб, работу и свободу», там «нет места злоупотреблению и пороку». Так начинается рассказ Марка Твена.

В дальнейшей композиции рассказа славословия А Сон-хи «стране свободных и родине смелых» (Марк Твен старательно подбирает весь ассортимент стандартной фразеологии, употребляемой буржуазной печатью для расхваливания американского «рая») зазвучат горьким сатирическим припевом.

Еще до отъезда в страну, где «нет места злоупотреблению и пороку», А Сон-хи подвергается вымогательству со стороны американского консула в Китае; на пароходе, увозившем его в «обетованную» землю, американский капитан «усмиряет» горячим паром А Сон-хи и сто других китайцев, нанеся им страшные ожоги; судовой доктор требует десять долларов за прививку оспы рябому А Сон-хи.

Наконец китаец вступает на «свободную» землю, где один полисмен дает новоявленному «американцу» здоровый пинок, второй бьет его дубинкой, третий отбирает вещи. Таможенный чиновник находит опиум у друга А Сон-хи и арестовывает его. Без друзей, с огромным для бедняка долгом «хозяину», который привез его в Америку, изголодавшийся китаец ищет «хлеба, работы и свободы». Жутким сарказмом звучат его наивные речи: «Ведь я в Америке! Я в убежище угнетенных и униженных, ниспосланном мне небесами». «Убежище» он действительно получает. Два молодых американских лоботряса из «хороших семейств» натравливают на китайца собаку и хохочут, глядя, как животное рвет человеку лицо, руки, ноги, хватает за голову. Полисмены, наблюдавшие эту сцену, избивают китайца дубинками, арестовывают и вымогают взятку, грозя тюрьмой. У китайца нет ни гроша. Его бросают за тюремную решетку.

Обманутый, осмеянный, обворованный, искусанный собакой, исхлестанный резиновыми дубинками полицейских, избитый до полусмерти, брошенный за тюремную решетку, А Сон-хи в один день узнает все «свободы» «американского рая».

«Будешь гнить здесь, дьявольское отродье, пока не поймешь, что в Америке нет места для людей твоего сорта!» — говорят ему полисмены [102].

Сюжет рассказа Твена наполнен столь выразительными деталями, что каждая из них звучит как сатирическое обличение.

«Простак» А Сон-хи мучительно размышляет: «Зачем свободным американцам тюрьма? Ведь это изобретение деспотов…»

Даже в американской тюрьме царят неписаные законы расовой дискриминации. А Сон-хи всю ночь дрожит от холода на каменных плитах тюремного пола, не смея занять место на деревянных нарах, где развалились белые «аристократы» камеры. Две женщины из заключенных — пьяницы и скандалистки, проведшие в тюрьме по пять — девять лет, — набрасываются на труженика-китайца с бранью и упреками, кричат, что он «проклятый лентяй, приехавший из своей чертовой страны вырывать хлеб изо рта честных людей и понижать зарплату».

Оголтелое вранье реакционных газет, разжигавшее рознь между китайскими и американскими рабочими, Марк Твен вложил в уста человеческому отребью и тем самым оценил буржуазную пропаганду.

Рассказ заканчивается «открытием» законов США чужеземцем, не знающим английского языка.

В стране, где «все люди свободны и равны» (эту фразу А Сон-хи твердит как заклинание), «белые могут свидетельствовать против китайца все, что они захотят, но китаец не имеет права свидетельствовать против белых» (курсив Марка Твена).

Круг замкнулся. Напрасно А Сон-хи мечется в нем, пытается заговорить по-китайски, объяснить, что мирно шел по улице, а на него натравили собаку, что это видели четыре китайца и два полисмена… В ответ он слышит грозное: «Молчать!» Свидетели уличной сцены — китайцы — по закону не могут выступить на суде. Сон-хи, без вины виноватый, осужден. Марк Твен дает к рассказу примечание: «В этих письмах ничего не выдумано. Чтобы сделать историю китайца в нашей стране занимательной, помощь фантазии не нужна. Достаточно простых фактов». Твен-реалист создал рассказ потрясающей сатирической силы, основываясь на фактическом положении китайцев в США: они — даровая рабочая сила (китайцы трудились за плату, более низкую, нежели плата неграм) — стали здесь объектом неслыханного глумления, грабежа и насилий.