Рассказ о семи повешенных

жив правую руку за борт сюртука. Сергей посидел одно мгновение, встретил близко морщинистое лицо матери и вскочил.

- Посиди, Сереженька,- попросила мать.

- Сядь, Сергей,- подтвердил отец.

Помолчали. Мать странно улыбалась.

- Как мы хлопотали за тебя, Сереженька.

- Напрасно это, мамочка...

Полковник твердо сказал:

- Мы должны были сделать это, Сергей, чтобы ты не думал, что родители оставили тебя.

Опять помолчали. Было страшно произнести слово, как будто каждое слово в языке потеряло свое значение и значило только одно: смерть. Сергей посмотрел на чистенький, пахнущий бензином сюртучок отца и подумал: "Теперь денщика нет, значит, он сам его чистил. Как же это я раньше не замечал, когда он чистит сюртук? Утром, должно быть". И вдруг спросил:

- А как сестра? Здорова?

- Ниночка Ничего не знает,- поспешно ответила мать.

Но полковник строго остановил ее:

- Зачем лгать? Девочка прочла в газетах. Пусть Сергей знает, что все... близкие его... в это время... думали и...

Дальше он не сумел продолжать и остановился. Вдруг лицо матери как-то сразу смялось, расплылось, заколыхалось, стало мокрым и диким. Выцветшие глаза безумно таращились, дыхание делалось все чаще и короче и громче.

- Се... Сер... Се... Се...- повторяла она, не сдвигая губ.- Се...

- Мамочка!

Полковник шагнул вперед и, весь трясясь, каждой складкой своего сюртука, каждою морщинкою лица, не понимая, как сам он ужасен в своей мертвенной белизне, в своей вымученной отчаянной твердости, заговорил жене:

- Молчи! Не мучь его! Не мучь! Не мучь! Ему умирать! Не мучь!

Испуганная, она уже молчала, а он все еще сдержанно тряс перед грудью сжатыми кулаками и твердил:

- Не мучь!

Потом отошел назад, заложил за борт сюртука дрожащую руку и громко, с выражением усиленного спокойствия, спросил белыми губами:

- Когда?

- Завтра утром,- такими же белыми губами ответил Сергей.

Мать смотрела вниз, жевала губами и как будто ничего не слышала. И, продолжая жевать, точно выронила простые и странные слова:

- Ниночка велела поцеловать тебя, Сереженька.

- Поцелуй ее от меня,- сказал Сергей.

- Хорошо. Еще Хвостовы тебе кланяются.

- Какие Хвостовы? Ах, да!

Полковник перебил:

- Ну, надо идти. Поднимайся, мать, надо.

Вдвоем они подняли ослабевшую мать.

- Простись! - приказал полковник.- Перекрести.

Она сделала все, что ей говорили. Но, крестя и целуя сына коротким поцелуем, она качала головою и твердила бессмысленно:

- Нет, это не так. Нет, не так. Нет, нет. Как же я потом? Как же я скажу? Нет, не так.

- Прощай, Сергей! - сказал отец.

Они пожали руки и крепко, но коротко поцеловались.

- Ты...- начал Сергей.

- Ну? - отрывисто спросил отец.

- Нет, не так. Нет, нет. Как же я скажу? - твердила мать, покачивая головою. Она уже опять успела сесть и вся покачивалась.

- Ты...- опять начал Сергей.

Вдруг лицо его жалко, по-ребячьи сморщилось, и глаза сразу залило слезами. Сквозь