Альтист Данилов

икшего из пакета галстука, все желал дотронуться до странной и, возможно, бесполезной вещи, но и руку то и дело отдергивал от галстука, боясь обжечься. "Как же это? Откуда это?" - повторял он и с неким опасением взглядывал на Данилова.

Позвонил телефон. Туруканов не сразу поднял трубку, будто и из трубки могло что-то выползти или выстрелить. Данилов тут же, хотя и стоял от телефона метрах в трех, услышал крик жены Туруканова. "Все улетело! кричала она. - Улетело все!" "Что улетело?" - спрашивал Туруканов. "Все! Все! Все! Галстуки, пластинки, колготы, все!" "Куда улетело?" "Откуда я знаю, куда улетело! Куда-то! Сквозь стены! От нас!" "Успокойся, - говорил Туруканов, - вызови врача!" "Ты думаешь, врач все вернет?!" Повесив трубку, Туруканов опять в испуге посмотрел на Данилова и пробормотал: "Как же это? Ведь этого не может быть! А? Как же это?" Данилов пожал плечами и вышел из комнаты. "Неужели взносы у меня действительно уплачены?" - опять удивился Данилов. Коллеги обступили его. "Есть у Туруканова один большой галстук, - сказал Данилов, - а обычных, выходит, что и нет..."

После репетиции альтист Чехонин спросил Данилова, отчего он не едет домой.

- Мне "Свадьбу" играть, - сказал Данилов.

- Да ты что? - удивился Чехонин. - Ты сегодня свободный. Я играю.

Данилов побежал к инспектору оркестра, выяснил, что две недели назад плохо изучил расписание. С ним и прежде случалось такое. Однажды за неявку на утренний "Золотой петушок" он получил выговор и не смог поехать на гастроли в Монголию. Теперь бы Данилову пуститься в Останкино, насладиться домашним уютом, поспать, но он после некоторых колебаний решил послушать "Свадьбу Фигаро" из зала. И когда стал слушать, понял, что он не знал как следует этой музыки! Был же случай у них в театре. Контрабасист, игравший в оркестре лет сорок и отправившийся на пенсию, достал по знакомству билеты на "Кармен", привел в театр внука. В первом же перерыве он прибежал в яму, чуть ли не закричал: "Музыка-то какая! Увертюра-то какая! Опера-то какая! Я-то всю жизнь думал, что в ней только пум-пум, а в ней, оказывается, и та-ра-ра-ра..." - и пропел тему тореадора. В яме Данилов играл "Свадьбу Фигаро" десятки раз, а из зала слушал ее впервые. Поначалу он сидел открыв рот, потом стал петь. Текст оперы он знал наизусть. Но Данилов не только пел, а и несколько раз, забывшись, обращался со словами: "Музыка-то какая! Ансамбль-то какой!" - к старичку, сидевшему прямо перед ним, при этом чуть ли не за плечо старичка хватался в восторге. Старичок поначалу смотрел на Данилова удивленно, потом стал сердиться, попросил Данилова помолчать, сказав, что люди на сцене поют лучше. Да и другие зрители из ложи с шиканьем оборачивались в сторону Данилова. Данилов смутился, пел он теперь про себя и оркестр поддерживал про себя, однако нет-нет, а срывался и чуть слышно звучал в ложе бенуара.

Оркестр моцартовским составом играл хорошо и без него, Данилова, да и можно ли было плохо играть эту музыку! В антрактах Данилов не ходил