Асканио

больше, спор с каждой секундой становился ожесточенней, старинная вражда оживала. Франциск I чуть не забыл о гостеприимстве, а Карл V – о благоразумии. Первым опомнился французский король.

– Клянусь честью, любезный брат, – воскликнул он со смехом, – еще немного – и мы поссоримся! Я же вас предупреждал, что не стоит говорить о важных делах, предоставим их нашим министрам и будем просто друзьями. Договоримся раз навсегда, что вы можете считать своим весь мир, за исключением Франции, и не станем больше к этому возвращаться.

– И за исключением герцогства Миланского, брат, – добавил Карл, поняв свою оплошность и спеша исправить ее, – ибо герцогство Миланское – ваше; я вам его обещал и подтверждаю свое обещание.

Но этот обмен любезностями был неожиданно прерван: дверь открылась, и в галерею вошла госпожа Д'Этамп. Король поспешил ей навстречу и за руку подвел к своему венценосному брату.

Император видел фаворитку впервые и, зная о разговоре герцогини с господином де Медина, испытующе смотрел на нее.

– Видите вы эту прекрасную даму, брат мой? – спросил Франциск.

– Я не только вижу – я любуюсь ею!

– Отлично! А знаете ли вы, чего она от вас хочет?

– Быть может, одну из моих испанских провинций? Охотно отдам.

– Нет-нет, не угадали, брат!

– Но чего же тогда?

– Она желает, чтобы я удерживал вас в Париже до тех пор, пока вы не порвете Мадридский договор и не закрепите документом свое недавнее обещание.

– Что ж, к добрым советам надо прислушиваться, – ответил Карл V, отвешивая низкий поклон герцогине, не столько из учтивости, сколько из желания скрыть внезапную бледность, покрывшую его лицо при этих словах короля.

Он не успел ничего прибавить, как дверь опять отворилась и в галерею хлынула толпа придворных. Франциск I так и не заметил впечатления, произведенного этой шуткой, которую император, по своему обыкновению, принял всерьез.

Собравшееся перед пиршеством в зале шумное общество изящных, остроумных и развращенных придворных напоминало описанную выше сцену в Лувре. Те же самые кавалеры и дамы, те же вельможи и пажи. Так же встречались нежные взоры влюбленных и горящие ненавистью взгляды врагов; слышались те же льстивые речи и насмешки.

Заметив входящего коннетабля де Монморанси, которого он по праву считал своим союзником. Карл V пошел ему навстречу и, отведя в сторону вместе со своим послом герцогом де Медина, вступил с ними в оживленный разговор.

– Я подпишу все, что вам угодно, коннетабль, – сказал император, знавший честность старого вояки. – Заготовьте акт о передаче Франции герцогства Миланского, и, клянусь святым Иаковом, я уступлю его вам целиком и полностью, хотя это и лучший цветок в моем венце!

– Акт! – воскликнул коннетабль, негодующим жестом как бы отстраняя от себя самую мысль об этой предосторожности, походившей на недоверие. – Вам ли, сир, подписывать акты? Что вы только говорите, ваше величество? Не нужно никаких актов, сир, никаких документов. Достаточно вашего слова. Разве ваше величество