История всемирной литературы Т.4

О жизнь, ты коротка, ты молнии быстрей,

Пересыхаешь вдруг, как в жаркий день ручей;

От нас уходишь ты, когда всего нужней,

Бежишь в небытие, как росы от лучей...

Да, вечны воды, лес, земля, и лишь один

Мгновенен человек, их царь и господин.

Создатель прочных стен, стоящих тьму годин,

Не доживает он порой и до седин.

Лишь добродетелям могила не предел,

Тот будет вечно жить, кто справедлив и смел,

Пребудет навсегда величье добрых дел,

Бессмертье славное — счастливый их удел.

(Перевод Н. Чуковского)

Этот патетический мотив звучит и в лирике Зрини; например, в стихотворении «Время и слава» (1655):

Время на крыльях летит,

Не ожидая, спешит,

Мчится, как бурный поток.

Ты его не повернешь,

Богатыря не найдешь,

Чтоб задержать его мог...

В мире не подчинено

Времени только одно...

Только лишь слава одна,

Слава на свете вечна...

(Перевод Н. Чуковского)

Кроме своей поэмы и блестящих патриотических памфлетов (например, «Целебное средство против турецкого дурмана», 1660), Зрини написал несколько военных сочинений — о новейшей организации войск, о качествах полководца. Зрини связывал свои надежды на отпор туркам с созданием национальной венгерской монархии. Этой идеей он руководствовался, когда писал «Рассуждения о жизни короля Матяша» (1656).

Литературную, политическую и военную деятельность Зрини прервала неожиданная смерть: во время охоты он был растерзан кабаном. Молва — быть может, и небезосновательно — приписала эту смерть руке наемного убийцы. Рассказывали, будто в венском императорском дворце на почетном месте красовался кинжал с надписью: «Сей кабан и убил Миклоша Зрини».

Кроме Зрини, в Венгрии середины XVII в. было еще немало поэтов (Листи, Беницкий, Кёсеги, Кохари и др.), которые, однако, не идут с ним в сравнение. Почти для всех них писание стихов было не творческой потребностью, а одним из непременных атрибутов светской культуры.

Среди этих поэтов, большей частью придворных, живших у разных вельмож, художественной самостоятельностью выделяется лишь Иштван Дёндеши (1629—1704). Он развивал преимущественно один жанр, им же созданный, — торжественное описание свадеб знатных особ. Таковы его стихотворения, посвященные женитьбе наместника Ференца Вешелени («Муранская Венера, беседующая с Марсом», 1663) и свадьбе эрдейского правителя Яноша Кеменя («Феникс, из пепла восставший»; ок. 1665—1670). Это поэтически усложненные, развернутые эпиталамы, в которых с пышно мифологическими аксессуарами эпоса изображаются сугубо частные, житейские события. Поэту удавались лирические описания. Утреннее пробуждение природы, прелесть женской красоты — все это передавалось им с живописной свежестью и наглядностью, которая напоминает то Гвидо Рени, то Рубенса. Стихи Дёндеши долго распространялись в списках и оказали влияние на такого замечательного лирика XVIII в., как Михай Витез Чоконаи.

К концу XVII в., вследствие разгрома антигабсбургских заговоров и казней возглавлявших их магнатов, а также в связи с постепенным онемечиванием аристократической верхушки придворная поэзия барокко сходит на нет. Одновременно в Западной Венгрии развивается и достигает большого подъема литературное творчество совсем другого рода — устная песенная поэзия, вдохновляемая борьбой против турок и ростом антиавстрийских настроений. Это главным образом патриотическая, любовно-бытовая и солдатская лирика — песни о разорении страны, о военных походах, о несчастной доле. Безымянными авторами этих песен были странствующие проповедники, школяры, ремесленники, солдаты. Многие песни стали записываться лишь в XIX в.

Восточная Венгрия, Эрдейское княжество (Трансильвания), по господствовавшим в ней идеям и литературным традициям сильно отличалась от Западной Венгрии. В независимом до конца века Эрдейском княжестве, кальвинистском по официальному вероисповеданию и имевшем более развитые буржуазные отношения, главенствовали рационалистически-гуманистические течения. Здесь поддерживались идейные и научные связи с Голландией и Англией. Учившаяся в голландских университетах венгерская дворянская молодежь знакомилась там с философией Декарта и сама начинала ее проповедовать. Янош Аппацаи-Чере (1625—1659), тоже учившийся в Голландии, издал в 1653 г. «Венгерскую энциклопедию» (на венгерском языке), где систематизировал в духе картезианства познания того времени. Этот труд был просветительским и филологическим подвигом Апацаи. Другим предшественником просветителей был первый венгерский типограф Миклош Киш-Тотфалуши (1650—1702), также ревностный сторонник светского образования, в интересах которого он стремился увеличить количество дешевых изданий, упростив и венгерское правописание.

Литература в Эрдее, даже собственно аристократическая, несла на себе отпечаток рационалистического практицизма. Отчасти поэтому на первом плане стояла в ней не поэзия, а проза — причем не «развлекательная», а более серьезная — историческая и мемуарная. Крупными представителями такой литературы были видный политик, некоторое время правитель княжества Янош Кемень (1607—1662) и особенно Миклош Бетлен (1642—1716).

М. Бетлен учился у Апацаи-Чере и был одним из образованнейших вельмож своего времени. Он провел несколько лет за границей, слушал Гуго Гроция и Регия, встречался с Тюренном и Кольбером, а в Западной Венгрии — со Зрини, чьи политические идеалы (мирное процветание под эгидой венгерского просвещенного монарха) всецело разделял. Однако идеалам Бетлена не суждено было осуществиться, и сам он попал в австрийскую тюрьму. Там он написал главное свое произведение — «Автобиографию» (1708—1710), где откровенно и с глубоким ощущением трагедийности исторической ситуации поведал о своей жизни.

В связи с общенациональным освободительным движением в литературу Западной Венгрии во второй половине XVII в. проникла демократическая фольклорная струя. Исторически и художественно особенно интересна в этом отношении поэзия куруцев — венгерских повстанцев, людей разных, нередко — низших рангов, боровшихся с властью Габсбургов. Поэзией «безвестных венгерских Тиртеев» называет ее венгерская история литературы. «Тиртеи» эти сочиняли, однако, песни не только воинственно-воодушевляющие. В их наследии видное место занимают и скорбные песни, которые составляют особенность поэзии куруцев именно как поэзии народа, поднявшегося на неравную борьбу с грозным притеснителем.

Есть в песнях куруцев задорная лихость, удалая отвага вкусившего победу солдата, которому все нипочем. Например, в песне «Палко Чином»:

Улепетывает немец,

Даже бросил свой фитиль,

Шляпа — старый гриб осенний

С головы слетает в пыль...

Храбрый куруц не боится,

Не страшится ничего:

Он — в богатом доломане,

Конь горячий у него,

У него сверкают шпоры

Да на красных сапогах;

Если ж он обут и в лапти,

То портянки — в жемчугах...

(Перевод М. Исаковского)

Но еще больше в этих песнях горьких сетований на судьбу, даже на родину, которая после тяжких поражений отворачивается от своих сыновей, как злая мачеха, хотя все равно не может истребить их любви к себе («Куруц в изгнании»).

Патриотическая скорбь приобретает иногда в этих песнях социально-обличительный подтекст, что, в свою очередь, создает то лирическое своеобразие, гражданское звучание, которое обеспечило песням куруцев популярность вплоть до конца XIX в. В отдельных песнях отчетливо звучит крестьянское недовольство невыносимой нуждой («Песня Якаба Буги»). В них противопоставляются интересы народа и «бар», которые своим предательством подрывают дело борьбы против немцев-поработителей («Песня бедняка»). Демократическими и социально-публицистическими мотивами проникнута знаменитая «Песня Ракоци», до революции 1848 г. самая излюбленная патриотическая песня в Венгрии.