История всемирной литературы Т.6

Авторскую позицию Н. М. Языкова (1803—1846) тот же И. Киреевский проницательно определил как «стремление к душевному простору». Это стремление преображает традиционное эпикурейство и гедонизм в воодушевленное преклонение перед стихийной силой бытия, в род поэтического «восторга» («пламенных восторгов кипяток» — «Воспоминание об А. А. Воейковой», 1831); вызывает необычайно смелое сближение мотивов разгульного пиршества, любви и высокого, священнодействующего творчества, «фимиама вдохновенья» («Катеньке Мойер», 1827). Но была и другая сторона языковского «стремления к душевному простору» — отчуждение от духовного рабства, от нравственной зависимости, диктата официальной мысли и морали («Здесь нет ни скиптра, ни оков, // Мы все равны, мы все свободны, // Наш ум — не раб чужих умов, // И чувства наши благородны». — «Песни», 1823). Следует добавить, что с Языковым, соперничавшим в этом отношении с самим Пушкиным, в русскую поэзию пришло замечательное техническое совершенство, метафорическая смелость, особая «языковская ковка», выразившаяся, в частности, в переходе от упорядоченной строфики к «свободно» льющемуся стиху.

Сказанным, разумеется, не исчерпывается ни общая картина русской поэзии этого периода, ни вариантность сформировавшихся в ней «образов автора». Оригинальное место занял в ней, в частности, А. И. Полежаев (1805—1838). Романтическая позиция отчуждения была им дополнена и конкретизирована живым обликом мученика-арестанта, прошедшего сквозь ад николаевской солдатчины (в 1826 г. по личному распоряжению царя Полежаев был отдан в солдаты за написание вольнолюбивой поэмы «Сашка»). С одной стороны, элегические мотивы разочарования Полежаев поднял до высот трагедии, роковой гибели человеческого существа в пучине стихии («Песнь погибающего пловца», 1832); с другой — в ту же ситуацию разочарования и отчуждения открыл широкий доступ реалиям солдатчины, тюремного каземата и военного быта («Притеснил мою свободу // Кривоногий штаб-солдат: // В угождение уроду // Я отправлен в каземат...» — написано ок. 1828). Отсюда был всего лишь шаг до суровой бытописи кавказских поэм Полежаева «Эрпели» (1832) и «Чир-Юрт» (1832), предвосхитивших уже реализм военных описаний Лермонтова и Л. Н. Толстого.

Но, как ни важны охарактеризованные выше формы сами по себе, ими, разумеется, не исчерпывается все богатство русской романтической поэзии. Особенно это относится к романтической лирике Пушкина, Баратынского, Лермонтова и Тютчева, представляющей собой высшее достижение русского романтизма в целом.

ГРИБОЕДОВ

В период формирования русского романтизма и развития декабристской литературы протекала творческая деятельность Александра Сергеевича Грибоедова (1795 или 1790—1829). Человек разносторонних интересов, дипломат, музыкант, литератор, он известен прежде всего как автор комедии «Горе от ума» — гениального произведения, оказавшего большое влияние на русское общественное самосознание и последующее развитие литературы.

Во второй половине 10-х годов Грибоедов вместе с П. А. Катениным, В. К. Кюхельбекером, А. А. Жандром составил группу «младоархаистов» (термин Ю. Н. Тынянова), вступивших в полемику с влиятельными в ту пору сентименталистами и романтиками-элегиками. В статье «О разборе вольного перевода Бюргеровой баллады „Леонора“» (1816), защищая балладу Катенина «Ольга» от нападок Н. И. Гнедича, Грибоедов выступал против погружения в мир мечтаний, за правдивое и естественное изображение натуры. Литературно-пародийной направленностью отличалась также комедия «Студент», написанная Грибоедовым совместно с Катениным в 1817 г. (опубл. 1889). Но все ранние опыты Грибоедова, выдержанные в жанре и стиле легкой комедии и водевиля, отчасти переводные, отчасти написанные в соавторстве с другими, не идут ни в какое сравнение с главным произведением писателя.

«Горе от ума» создавалось на протяжении 1821—1824 гг. и завершено за полтора года до декабристского восстания. И хотя комедия не была разрешена властями ни к печати, ни к постановке на сцене (только часть первого и третий акт в изуродованном цензурой виде появились в альманахе «Русская Талия на 1825 год»), она широко распространилась в списках, интенсивно обсуждалась критиками еще при жизни автора (А. А. Бестужев, О. М. Сомов, В. Ф. Одоевский).

После завершения «Горя от ума» Грибоедов предпринял ряд других драматургических опытов. Сохранились фрагменты и планы его драматических произведений. «Радомист и Зенобия» — очевидная попытка Грибоедова на материале жизни древней Армении осмыслить события русской истории 1825—1826 гг.; наброски драмы «1812 год» соединяют патриотическую тему с острым социальным критицизмом; трагедия «Грузинская ночь», сохранившаяся также во фрагментах, опиралась на материал грузинской легенды и отличалась явной антикрепостнической направленностью.

«Горе от ума» было вызвано к жизни энергией противостояния и сопротивления силам политической реакции последнего десятилетия царствования Александра I. Независимо от того, был или не был Грибоедов членом тайного общества (писателю приписываются скептические высказывания, свидетельствующие о его неверии в возможность завоевания власти силами заговорщиков без участия широких слоев общества), очевидно, что «Горе от ума» пронизано декабристской идеологией. Это — поэтическая декларация и художественный документ декабризма. Не случайно участники восстания приняли на вооружение «Горе от ума»; некоторые из них на следствии указывали на комедию Грибоедова как на один из главных возбудителей их «либеральных взглядов».

Острота и злободневность комедии обеспечили ей мощный резонанс в читающей публике. По словам известного русского историка В. О. Ключевского, «Горе от ума» — «самое серьезное политическое произведение русской литературы XIX века».

Комедии Фонвизина, Капниста, Крылова и других писателей конца XVIII — начала XIX в.

высмеивали отдельные пороки: невежество, чванство, взяточничество, слепое подражание иностранному. «Горе от ума» — смелое сатирическое обличение всего консервативного уклада жизни: царящего в обществе карьеризма, бюрократической косности, солдафонства, жестокости к крепостным, мракобесия и невежества.

Московское барство в изображении Грибоедова разнолико. Крупным планом подан Фамусов — воинствующий защитник режима; в образе Скалозуба заклеймены карьеризм военной среды и тупое аракчеевское солдафонство; начинающий свою чиновничью службу Молчалин угодлив и беспринципен. Не вполне ясен характер Софьи, по сей день вызывающий споры: будучи порождением фамусовской среды, в конце пьесы эта героиня выглядит жертвой собственных заблуждений. Благодаря эпизодическим фигурам (Горичи, Тугоуховские, Хрюмины, Хлестова, Загорецкий) чиновное барство предстает многолико-пестрым, а вместе с тем и зловеще-монолитным: в последних актах пьесы оно показано как сплоченный общественный лагерь, готовый защищать свои интересы. В этот жизненный круг вписывается и Репетилов, для которого его «оппозиционные» идеи — только повод для пустословия. Образ фамусовского общества складывается не только из этих лиц, выведенных на сцену, но и многочисленных персонажей, лишь упоминаемых в монологах и репликах. Таковы сочинитель «глупостей образцовых» Фома Фомич, влиятельная Татьяна Юрьевна, крепостник-театрал и, наконец, «княгиня Марья Алексевна», держащая в страхе всю Москву, образ-символ колоссального обобщающего значения, хотя и обозначенный одним только беглым упоминанием в самом конце пьесы.

Комедия Грибоедова замечательна своим лиризмом, гражданским, патриотическим воодушевлением, «криком негодования» (по определению Луначарского) в репликах и монологах Чацкого. Пылкий свободолюбец, граждански мыслящий человек, Чацкий ратует за честное служение делу, которое отвечает интересам народа, названного им умным и бодрым. Он защищает идеалы просвещения и свободу мнений, пропагандирует национальную самобытность. Его представления о человеческом уме совсем иные, чем у окружающих. Если Фамусовым и Молчалиным ум понимается как умение приспособиться, угодить власть имущим во имя личного преуспеяния, то для Чацкого он связан с духовной независимостью, со свободой личного чувства, с идеей гражданского служения.