Железный король

ля, чтобы опередить мои шаги? А может быть, братья просто сговорятся немедленно убить меня?» Ворочаясь без сна на постели, Толомеи с горечью думал об этой своей второй родине, которой он, по его мнению, так верно служил собственным трудом и деньгами. Ибо здесь он разбогател и был привязан к Франции больше, нежели к родной Тоскане. И он действительно любил Францию, любил по-своему. Никогда больше не услышать, как звонко отзываются на его шаги плиты Ломбардской улицы, не слышать басистого перезвона колокольни собора Парижской Богоматери, не ходить в Парижскую ассамблею, не дышать больше запахом Сены, запахом весны – при одной мысли, что придется отказаться от всего этого, у него больно сжималось сердце. Сам того не заметив, он стал настоящим парижанином, одним из тех парижан, которые хоть и родились далеко от Франции, но не признают уже иных городов, кроме Парижа. «Начинать новую жизнь, сколачивать себе заново состояние в мои-то годы.., если только мне вообще оставят жизнь!» Он заснул лишь на заре, но почти тотчас же его разбудили шаги во дворе и стук деревянного молоточка в двери его особняка. «Лучники!» – подумал Толомеи и, вскочив с постели, бросился к своей одежде. В опочивальню ворвался перепуганный слуга.

– Его преосвященство архиепископ желает вас видеть по наиважнейшему делу, – доложил он.

Из нижнего этажа доносился топот тяжелых шагов и мерные удары пик о каменные плиты пола.

– Почему такой шум? – спросил Толомеи. – Разве мессир архиепископ пришел не один?

– С ним шесть стражников, синьор, – ответил слуга.

Толомеи недовольно поморщился; его взгляд вдруг стал жестким.

– Открой ставни в моем кабинете, – бросил он на ходу. По лестнице уже поднимался его высокопреосвященство Жан де Мариньи. Толомеи вышел его встретить на площадку. Стройный, изящный архиепископ Санский сразу же набросился на банкира, так что даже запрыгал на его груди золотой крест.

– Что вы имели в виду, мессир, что это за сообщение, о котором говорил мне сегодня ночью брат?

Толомеи умиротворяющим жестом воздел к небесам свои жирные руки с тонкими пальцами.

– Ничего, что могло бы вас смутить, ваше высокопреосвященство, или вызвать ваше неудовольствие. Для вашего удобства я готов был явиться в ваш епископский дворец… Не угодно ли пройти в мой кабинет? Там нам никто не помешает побеседовать о делах.

Гость молча последовал за хозяином в кабинет, где тот имел обыкновение работать. Слуга снимал с окон последнюю внутреннюю ставню, всю расписанную сложным рисунком. Затем он бросил растопку в угли, еще багровевшие в очаге, и вскоре в камине затрещал огонь. Толомеи махнул слуге, чтобы тот вышел.

– Вы явились ко мне не один, ваше высокопреосвященство, – начал банкир. – Вызвано ли это необходимостью? Ужели вы не доверяете мне? Ужели вы думали, что здесь вас подстерегает опасность? Признаюсь, вы сами приучили меня к иному обращению с вашей стороны…

Напрасно Толомеи пытался придать своему голосу сердечные нотки, он говорил с заметным тосканским акцентом,