История всемирной литературы Т.4

Твой ли это облик ясный,

О Эллада, мать родная!

Ты ли плод наук прекрасный

Даришь всем, не уставая?!

Турок взял твою свободу,

Отнял все твое богатство,

И свободному народу

Навязал, проклятый, рабство.

(Перевод В. Зайцева)

Пессимистическая настроенность и трагизм барочной поэзии не устраняются совершенно из этого эпоса, мотивы страданий за «грехи», размышления о «зле» и о трудностях «спасения» в нем еще чувствуются. Но эти мотивы утрачивают свою индивидуалистическую ориентацию и начинают распространяться на оценку реальных народных бедствий. Они оттесняются жизнеутверждающей патетикой рыцарской доблести и служения великой цели национального освобождения.

Барочная эпическая поэзия Польши, Венгрии, Дубровника далеко отошла от задач Контрреформации. Религиозная тема борьбы с «неверными» занимала в ней значительное место, так как отвечала потребностям национально-освободительной борьбы. Но тема эта получила в эпосе общехристианское содержание, приобрела патриотические черты и сблизилась с народным преданием. Такая проблематика эпического творчества становится в равной мере отличительной и для воспитанника иезуитов М. Зрини, и для католика, покаявшегося в «грехах» молодости, И. Гундулича, и для арианина В. Потоцкого.

Крупнейшие эпические поэмы изучаемых литератур создавались видными представителями феодальной аристократии, и в этом также одно из их отличий от западноевропейской эпики, бывшей по преимуществу уделом литературной интеллигенции. Но героический эпос выходил за пределы сословно-феодальных интересов, потому что правители государств, короли и магнаты не могли не связывать собственных политических задач с общенациональными освободительными стремлениями. Литературный эпос способствовал формированию отечественных, а нередко и общеславянских или даже межнациональных (славянско-венгерский и др.) идеологических требований эпохи, и именно это назначение закрепило за ним долгую литературную славу. В этих явлениях не случайно намечаются наибольшие типологические соответствия между литературой и фольклором.

В Средней и Юго-Восточной Европе, в отличие от ряда западноевропейских стран, в общем развитии словесно-художественного творчества большое место продолжало принадлежать фольклору. Это обусловливалось и сравнительно большей устойчивостью в данной зоне средневеково-феодальных отношений, и национально-освободительной борьбой, которую здесь приходилось вести. Фольклор и литературу сближала наиболее общая для них идейно-художественная тенденция: они были подчинены патриотическим и освободительным началам, которые не поглощали мотивов социального характера, но преобладали над ними.

Турецкое порабощение еще с XV в. стало главнейшей темой народного эпоса. Эпос нуждался в великих героях, которых первоначально он находил в среде крупнейших феодалов (Лазарь, Марко, Милош, Матиаш и др.). Юнацкие эпические песни (болгарские, сербские, хорватские) славили феодалов за их подвиги, реальные или мнимые, в борьбе с Османской империей, причем законы эпоса в этом отношении мало нуждались в исторических обоснованиях. Так, королевич Марко (прилепский деспот), вассал турецкого султана, не раз воевавший на стороне турок против славян, сделался любимейшим героем юнацких песен, выступавшим в них в качестве беззаветного борца против турецкого владычества, носителя справедливости, защитника угнетенных.

Зависимость фольклора от исторических событий недавнего прошлого или от событий переживаемой современности заметно возрастала. Появилась новая ветвь исторических песен, героями которых по типу прежнего эпоса стали современные крупные феодалы, организаторы и участники военной освободительной борьбы. Образы этих витязей носят черты героической идеализации, но лишаются уже той широты и универсальности эпического обобщения, которая была свойственна юнацким героям. Таковы, например, хорватские песни о магнатах Зринских, о графе Франкопане («Бан Бериславич и Франкопан в бою с турками», «Плен и освобождение бана Зриновича (Зринского)» и др.). Здесь возникает интересный комплекс идейно-художественных явлений. Названные лица оказываются одновременно и творцами и объектами эпоса. Пути литературы и фольклора перекрещиваются наиболее наглядно: братья Зринские, бывшие создателями для венгров и хорватов литературной эпопеи («Сигетское бедствие»), сами воспевались как эпические герои и в литературе, и в фольклоре.

Эта характерная модификация фольклорного эпоса не становится, однако, преобладающей потому, что ей не хватает главного — демократической окрашенности эпического повествования. Господствующими становятся песни о гайдуках, в образах которых признаки действительности начинают заметно превалировать над эпической фантазией, а героическая сюжетика песен конкретизируется и демократизируется.

Фольклорные и литературные международные сюжеты Средневековья обычно сохраняли в разной национальной среде своих эпических героев и даже не всегда видоизменяли их имена. В отличие от этого гайдуцкая поэзия, проникнутая общими для многих народов освободительными идеалами, не только сохраняет общих для нее героев, но и повсюду рисует судьбы исторических деятелей, которые принадлежали тому или иному из этих народов в отдельности. Герои гайдуцких песен, например болгарских — Чавдар, Лалуш, Стоян, сербских — Алия Бойчич, Стоян Попович, молдавских и валашских — Михул, Корбя, Бабиул, восходят к различным прототипам, но всегда оказываются однотипными народными витязями, борцами за национальную независимость, а иногда и борцами против феодального угнетения.

Своеобразное явление фольклорного процесса изучаемой эпохи представляют собой песни, примыкающие к гайдуцким песням, но проникнутые не столько антитурецким, сколько антигабсбургским пафосом. Это сербские и хорватские песни о героях, бежавших из турецких владений и переживавших новые приключения в столкновениях с западными поработителями. В Словакии борьбе с габсбургской властью и с феодальными насилиями посвящаются збойницкие (разбойничьи) песни. В Венгрии, особенно в западной ее части, расцветает богатая по темам и образам, близко соприкасавшаяся с литературой поэзия повстанцев-куруцев.

Эти общие направления развития фольклора приобретают для нас наибольший интерес потому, что оказываются родственными по своей проблематике тем процессам, которые протекали в литературе.

В странах, где литературная культура была наиболее высокой (Польша, Дубровник, Венгрия), у многих писателей наряду с влечением к барокко появляется тяга к фольклору. В ряде случаев фольклор становится тем необходимым средством стилизации, которое должно было содействовать творческому освоению инонациональных литературных традиций. Даже такой рафинированный тип позднеренессансного творчества, как пастораль (поэмы-идиллии, драмы), оказывается причастным к фольклору. Для создания местного колорита польский поэт Ю. Б. Зиморовиц в своих идиллиях («Селянках новых русских», 1663) достаточно широко привлекает западноукраинский фольклор. Еще заметнее становятся связи фольклора с литературным героическим эпосом и лирикой. Хорватский писатель П. Витезович помещает в своей поэме «Взятие Сигета» поэтическое введение «София и Орел», опирающееся на фольклорное предание. Воинственные волшебницы поэм Ариосто и Тассо получают в славянском эпосе, например у Гундулича («Осман»), облик славянских фольклорных вил, дев-богатырок. Вила становится также символом возлюбленной, ярким образом лирической поэзии. Любовная лирика графа Ф. Франкопана оказывается наиболее близкой к хорватской народной лирической песне, подобно тому как это уже было когда-то по отношению к фольклору в поэзии первого трубадура герцога Гильема IX Аквитанского (XII в.), крестоносца и паломника, и как это будет в лирике русского дворянина П. Квашнина-Самарина (конец XVII в.).

В качестве одного из показателей близости процессов, протекавших в народной поэзии и в литературе, начинает выступать разнообразный религиозный фольклор. В народных массах, особенно среди крестьян, в периоды инонационального и инорелигиозного угнетения усилились религиозные умонастроения, а вместе с ними стали возрождаться средневеково-религиозные фольклорные традиции. В фольклоре распространялись легенды о «чудесах», духовные песни, посвященные Иисусу Христу, Богоматери, святым. В чешском фольклорном произведении «Сельский Отче наш» со словами известной молитвы перемежались горькие жалобы на феодальный гнет. Народная поэзия нередко трактовала иноземное порабощение, в особенности турецкое, гибель эпических героев, несправедливости феодальной действительности как божье наказание «за грехи». Призывы к «покаянию» казались необходимым условием для «спасения». Такие мотивы были созвучными мироощущению барокко, обеспечивали возможность его демократизации, а иногда и сближения с фольклором. Одним из ранних проявлений этого процесса были некоторые словацкие песни («Песня о Новых Замках», 1663), подобные мотивы наблюдались и в песнях куруцев.