Ультиматум. Ядерная война и безядерный мир в фантазиях и реальности

По меркам знаменитого "стояния на Сомме" это было своего рода достижение. И трудно упрекнуть противника в трусости. На воине солдат готов к любому испытанию, но только не к фантастике.

Пора вспомнить и о ней.

Официально танк изобрели англичане, хотя к апрелю следующего года в сражениях участвовали и французские боевые машины. Но только после окончания войны в архивах австрийского военного министерства (на здании которого в Вене красовалось изречение "Хочешь мира — готовься к войне") обнаружили составленный еще в 1911 году проект танка. Автором значился некто Бурштын. Папка с чертежами покрылась пылью, ибо никто в нее не заглядывал с тех пор, как бестрепетная рука чиновника вывела на титуле: "Осуществлению не подлежит". И все тут…

Известно, что и в России инженеры Менделеев, Пороховщиков и Васильев неоднократно представляли наверх свои проекты танков. Их постигла участь многих других замечательных проектов и изобретений, похороненных под ледяной глыбой чиновничьего равнодушия.

Но и это не самое удивительное. Проект танка, датированный 1912 годом, нашли позже и в английском военном архиве! На сей раз министерский чиновник, изменив традиционной британской сдержанности, написал просто: "Бред сумасшедшего".

Дальнейшие события показали, что англичане-то промашку чиновника-консерватора довольно быстро исправили. Но ведь английские военные эксперты похожими репликами встретили и другое, более раннее сообщение о танках — причем сообщение, весьма широко обсуждавшееся в печати!

Военный секрет — и "широкое обсуждение", что за нелепость? Удивляться не стоит. Речь идет о публикации научно-фантастического рассказа "Земноходные броненосцы". Автором был уже достаточно знаменитый Герберт Уэллс, а вот название журнала, опубликовавшего рассказ, звучало и вправду несколько легкомысленно: "Бездельник". Сущая безделица — подробное описание танков в 1903 году! — что и говорить…

Всякий раз, когда историк научной фантастики доходит до имени этого великого писателя, возникает естественное желание остановиться и перевести дух. Я даже не говорю о старомодном "снять шляпу" — уместна хотя бы просто уважительная пауза.

Период "после Уэллса" в научной фантастике уже не может быть описан теми же словами, что и предыдущий. Тут водораздел, поворотный пункт. В главном и в частностях.

С именем Уэллса и в военные сценарии пришло повое качество. К тому времени они трансформировались в однообразный ряд и уже начинали прискучивать. Эти книги выполнили роль запала, били читателям по нервам, создавали духовный дискомфорт. И в обстановке тревожного предчувствия — катастрофы, конца света, бог знает чего! — тему подхватила Большая Литература.

Действительность подгоняла. В преддверия кризисов пульс жизни заметно учащается, настоящий художник не может этого не заметить.

К перепаду веков на авансцену вышли два таких настоящих художника, чей талант был отдан нарождающейся научно-фантастической литературе. Идущий к закату и посмертной славе Жюль Верн и ворвавшийся в литературу талантливый новичок Герберт Уэллс.

Далее я намеренно не хочу выдерживать хронологической последовательности. Что касается Уэллса, то он и вправду наследовал безвестным ныне авторам военных сценариев. Жюль Верн писал о войне и раньше, с 1870-х годов. Достаточно мысленно произнести: "военная тема в фантастике конца XIX века" — и в памяти всплывут имена Верна и Уэллса. А все остальные забыты, и это справедливо.

Вероятно, имя Жюля Верна может кого-то смутить. Трудно представить создателя "Наутилуса" и "Колумбиады", "отца" капитана Немо и Сайруса Смита — в роли кого! В роли мрачного резонера, тем более зараженного ура-патриотизмом "военного сценариста".

Вообще сочетание: Жюль Верн и политика… ну, может быть, только в тридесятую очередь. Восторженный певец техники, которой покоряются бездны космические и океанские, создатель бессмертных образов оптимистов, романтиков, идеалистов, стремящихся превратить мир в одну прекрасную техническую утопию, — вот что значит для большинства имя великого французского писателя.

Досье на таких людей может потребовать нескольких десятков страниц, но, по-моему, достаточно двух слов: имени и фамилии.

Жюля Верна знают все. Правда, иногда ореол чрезмерной популярности искажает истинные черты человека: так случилось и с Жюлем Верном. В обыденном сознании прочно сложился образ убежденного, аполитичного до мозга костей технократа, постоянно витавшего в небесах, на неоткрытых землях, в недрах планеты.

Между тем классик научной фантастики не был чужд треволнениям века. И с годами в восторженном оптимисте проснулся зрелый скептик. По крайней мере, опасность превращения новых технических изобретении во все более отвратительные средства ведения войны Жюль Верн разглядел вовремя.

Его личный военный опыт небогат. Относительно спокойная служба в береговой охране в Нормандии и пассивное же наблюдение за Парижской коммуной и ее разгромом — вот и все впечатления. Но писатели умеют хорошо описывать то, чему никогда лично не были свидетелями; фантасты так вообще только этим и занимаются.

А Жюль Верн не знал себе равных в этом качестве. В его лучшем антимилитаристском романе "Пятьсот миллионов бегумы" (1879) читатели-современники увидели всего лишь пересказ недавних событий франко-прусской войны. Зато потомки, перечитав роман, обнаружили описание войны следующей (тогда еще — будущей).

Напомню: в "повести о двух городах" — утопическом Франсевилле и мрачном Штальштадте — второй город, детище пушечного короля герра Шульце, получился куда выразительнее первого, возведенного идеалистом доктором Саразеном. Давно подмечено, что художественно антиутопия часто выигрывает в сравнении со своей сестрой-утопией; однако мне кажется, "успех" Штальштадта и Шульце предопределен другим обстоятельством.

Утопии писали и до Жюля Верна, и после. Но в кошмарном царстве металла и тупого милитаристского усердия писатель первым разглядел тревожную перспективу. Дальнюю, не на ближайшие десятилетия… Гигантская пушка герра Шульце — это будущая "Большая Берта", тут все ясно. Но предвосхищение чего — навязчивые бредни пушечного короля о "высшей саксонской расе", о неизбежном истреблении всех народов, не желающих "слиться с германской расой и посвятить себя служению фатерланду"? ^[32]

Как знакомо… Знакомо нам, столетием отделенным от замечательного пророчества, сделанного "восторженным певцом техники" и "романтиком-идеалистом". Гитлеровский рейх в миниатюре, поточная казарменная система, функционирующая с единственной целью — создавать больше оружия для безудержной агрессии. Этот гигантский конвейер смерти зиждется на техническом прогрессе — раз и на относительно новой милитаристской идеологии ("право сильного", "высшая раса", "богоподобный фюрер") — два.

…Перевернув последнюю страницу романа, тотчас натыкаешься на дату окончания работы, поставленную самим писателем. Десять лет отделяют книгу от другого события — рождения в австрийском городе Браунау того, кто впоследствии выберет себе партийный псевдоним Гитлер.

Но вернемся к Жюлю Верну. Да, трудно спорить: славу ему составили произведения подчеркнуто "мирные". Но чем ближе к концу, тем больше занимали воображение писателя картины бесчеловечной кровавой каши. Правда, приближающейся империалистической войны убежденный пацифист Верн не предвидел, и его последние романы — "Дорога во Францию", "Архипелаг в огне", "Паровой дом", "Север против Юга", "Дунайский лоцман" — посвящены войнам реальным, не будущего, а настоящего, в основном гражданским и национально-освободительным. Но все же неспроста, думается, столь мощно вторглась в его творчество военная тема.