Икс

от в канотье - раздвоился и теперь уже двойной, в двух одинаковых канотье, присел на корточки и, зажигая спички, разглядывал дьяконовы следы на влажной земле. Больше терпеть было невозможно: дьякон закричал и, прыгая через какие-то балки, печи, кирпичи, кинулся сквозь перелыгинский дом. Слышно было, как сзади падал и в два голоса материл он споткнулся - отстал.

Пустыми переулками, набитыми черной ватой, дьякон добежал до кладбища оно начиналось сразу же за Блинной. Там он забился у ограды, где кладбище спускалось в лог и где оптом закапывали умиравших в тот год. Соленые, едучие капли со лба лезли в глаза, - дьякон утерся и сел на плиту. Вылез красный запыхавшийся месяц, дьякон увидел мраморную дощечку с золотыми буквами: "Доктор И. И. Феноменов. Прием от 10 до 2". Раньше дощечка эта висела на дверях у доктора, а когда доктор переселился на кладбище - дощечку привинтили к плите. Дьякон хорошо понимал: с головой у него что-то неладное, надо бы поговорить с доктором - решил ждать, когда начнется прием у Феноменова.

Но дождаться не пришлось: над оградой кладбища опять показался он, в белом канотье. И он размножался с ужасающей быстротой: он был уже не раздвоенный, а распятеренный - в пяти канотье. Дьякон понял, что это конец, деваться некуда, и заорал: "Сдаюсь! Сдаюсь!"

Когда привели пойманного, Папалаги повернул зеленый абажур так, чтобы осветить его, и спросил:

- Фамилия?

- Индикоплев, - ответил дьякон.

- Ах, Инди-ко-плев! Вот как! Происхождение, родители?

Где-то далеко, за сто верст - дьякон знал: нельзя, чтобы родитель был протопоп. Дьякон прикрыл ладонью голый нос и сквозь ладонь неуверенно сказал:

- Родителей не... не было.

Папалаги - как рога - наставил на него страшные черные усы:

- Довольно дурака валять! Сознавайтесь! Дьякона прокололо. Значит, уже все известно - тогда все равно.

- Я сознаюсь, - сказал он. - Я перекрестился. Хотя я и отрекся, но перекрестился публично, я сознаюсь. Папалаги обернулся и кому-то в угол:

- Что он - сумасшедшего разыграть хочет? Ладно, пусть попробует! Папалаги нажал кнопку.

И тогда вошел он - неясное, желатинное лицо, поднятый воротник, канотье. Дьякон побелел и забормотал, пятясь:

- Он самый... пять шляп - эти самые... Пожалуйста, не надо. Ради Христа... то есть - нет, не ради!

Папалаги поглядел на шляпу, сердито зашевелил усами. Потом показал на пойманного эсера, который притворялся сумасшедшим:

- Увести его в десятый - и сами ко мне сейчас же! Когда дьякона увели, и затем в кабинете выстроились все пятеро во франтовских канотье, - Папалаги закричал:

- Что это за маскарад такой, что за шляпы, что за чепуха? Кто это выдумал?

Один, который стоял ближе, вынул руки из карманов, снял канотье, повертел в руках.

- Это, видите ли, товарищ Папалаги... это, согласно приказу, прозодежда, которую нам, значит, выдали для ношения.

- Сейчас чтобы снять! Ну, слыхали?

И пять прозодежд стопкой покорно легли на письменвый стол.

Так кончился миф