Отцы и дети

сь.

- Нынешняя молодежь больно хитра стала, - заметил Базаров и тоже засмеялся. - Прощайте, - заговорил он опять после небольшого молчания. Желаю вам окончить это дело самым приятным образом; а я издали порадуюсь.

Одинцова быстро повернулась к нему.

- Разве вы уезжаете? Отчего же вам теперь не остаться? Останьтесь... с вами говорить весело... точно по краю пропасти ходишь. Сперва робеешь, а потом откуда смелость возьмется. Останьтесь.

- Спасибо за предложение, Анна Сергеевна, и за лестное мнение о моих разговорных талантах. Но я нахожу, что я уж и так слишком долго вращался в чуждой для меня сфере. Летучие рыбы некоторое время могут подержаться на воздухе, но вскоре должны шлепнуться в воду; позвольте же и мне плюхнуть в мою стихию.

Одинцова посмотрела на Базарова. Горькая усмешка подергивала его бледное лицо. "Этот меня любил!" - подумала она - и жалко ей стало его, и с участием протянула она ему руку.

Но и он ее понял.

- Нет! - сказал он и отступил на шаг назад. - Человек я бедный, но милостыни еще до сих пор не принимал. Прощайте-с и будьте здоровы.

- Я убеждена, что мы не в последний раз видимся, - произнесла Анна Сергеевна с невольным движением.

- Чего на свете не бывает! - ответил Базаров, поклонился и вышел.

- Так ты задумал гнездо себе свить? - говорил он в тот же день Аркадию, укладывая на корточках свой чемодан. - Что ж? дело хорошее. Только напрасно ты лукавил. Я ждал от тебя совсем другой дирекции. Или, может быть, это тебя самого огорошило?

- Я точно этого не ожидал, когда расставался с тобою, - ответил Аркадий, - но зачем ты сам лукавишь и говоришь: "дело хорошее", точно мне неизвестно твое мнение о браке?

- Эх, друг любезный! - проговорил Базаров, - как ты выражаешься! Видишь, что я делаю; в чемодане оказалось пустое место, и я кладу туда сено; так и в жизненном нашем чемодане; чем бы его ни набили, лишь бы пустоты не было. Не обижайся, пожалуйста: ты ведь, вероятно, помнишь, какого я всегда был мнения о Катерине Сергеевне. Иная барышня только от того и слывет умною, что умно вздыхает, а твоя за себя постоит, да и так постоит, что и тебя в руки заберет, - ну, да это так и следует. - Он захлопнул крышку и приподнялся с полу. - А теперь повторяю тебе на прощанье... потому что обманываться нечего: мы прощаемся навсегда, и ты сам это чувствуешь... ты поступил умно; для нашей горькой, терпкой, бобыльной жизни ты не создан. В тебе нет ни дерзости, ни злости, а есть молодая смелость да молодой задор; для нашего дела это не годится. Ваш брат дворянин дальше благородного смирения или благородного кипения дойти не может, а это пустяки. Вы, например, не деретесь - и уж воображаете себя молодцами, - а мы драться хотим. Да что! Наша пыль тебе глаза выест, наша грязь тебя замарает, да ты и не дорос до нас, ты невольно любуешься собою, тебе приятно самого себя бранить; а нам это скучно - нам других подавай! нам других ломать надо! Ты славный малый; но ты все-таки мякенький, либеральный барич - э волату,