Марк Твен

Юноша возражает старику, что человек ведь может иметь собственные суждения. Да, отвечает старик, человек, выражающий свое мнение, поступает естественно, то есть согласно своей природе, но это не его мнение, он не может «создать вещество, из которого оно складывается», — даже самого микроскопического его кусочка. Он не в состоянии собрать, соединить частицы этого вещества. Это автоматически делает его «мыслительный механизм» (mental machinery), действующий согласно законам механических конструкций. Мнения человека изменяются под влиянием внешних факторов, сам он не в состоянии их изменить. В человеке нет ничего самобытного, все его мысли, импульсы — все приходит извне. К первому человеку на земле мысль пришла помимо его хотения.

Круг проблем в диалоге расширяется, но все решения, исходящие от «старика», пронизаны фатализмом. По его мнению, любое человеческое существо и вся человеческая история в громаде безликой вселенной ничего не значат. Эти суждения в виде иронического лейтмотива десятки раз повторены в произведении.

Твен, ставивший Шекспира «превыше снежных вершин», разделял мысль великого драматурга, что человек — «краса мира, венец всего земного». Чтобы саркастически оттенить чудовищность утверждений о «человеке-машине», Твен вкладывает в уста «старику» такие речи: «Шекспир ничего не создавал. Он верно наблюдал и чудесно описывал; он точно изображал людей такими, какими их создал бог, но сам он ничего не создавал… Он был машиной, а машины не создают» [456].

Марк Твен улавливает политическую сущность реакционной философии прагматистов. Если человек — «машина», то и народ — «машина»; он может смириться перед силой обстоятельств и принять любую правительственную или религиозную форму [457]. А сила привычки заставит народ даже сражаться за навязанную идеологическую или политическую доктрину; «машина» не задумается над тем, «кто является ее хозяином — тигр или домашняя кошка?»

«Что такое человек?» — одно из самых безрадостных произведений Марка Твена. Писатель полон горестных раздумий над судьбами человека, народа, человечества.

Буржуазные литературоведы всячески преувеличивают пессимизм Марка Твена, расширяют его границы [458] и тем самым стирают разницу между воззрениями Твена 70-80-х годов и социальным разочарованием писателя, получившим особенно мрачную окраску в конце века. Отбрасывая исторический подход в рассмотрении творчества Марка Твена, буржуазные ученые пытаются отыскать какие-то наследственные, «общие основы» пессимизма Твена.

На самом деле пессимизм Твена был прежде всего протестом, обращенным против «утешительной» либеральной концепции буржуазных историков и философов метафизического толка, которые рассматривали движение истории как совершающееся «по прямой» — как «непрерывный прогресс». Твен ненавидел этот казенный оптимизм, который противоречил явлениям реальной жизни США, ненавидел и литераторов «нежной традиции» — родных братьев либеральных историков и философов. Слово «оптимист» было для Твена синонимом слова «глупец», воплощением бездумного отношения к жизни; пессимизм же становился для него неотъемлемым качеством мыслящего человека, отвергающего издевательские россказни либералов об «общественной гармонии» в США, о единстве интересов рабочего и капиталиста.

В период создания своего трактата Твен сам хорошо определил истоки своего пессимизма. «Прочел утренние газеты, — пишет он в одном из писем. — Я делаю это каждое утро, хорошо зная, что найду в них обычные развращенность, и низость, и лицемерие, и жестокость — продукты цивилизации, — это заставляет меня остаток дня проклинать человеческий род» [459].

Философский трактат Марка Твена нельзя рассматривать изолированно от антиимпериалистических памфлетов писателя, созданных в это же время, от рассказов, направленных против духа собственничества и стяжательства, от писем и дневниковых записей Марка Твена, где выражена страстная ненависть к жадному буржуа-хапуге.

«Распластался по всей странице сегодняшней газеты, — пишет Твен в дневнике, — и хапает в конгрессе, хапает в Олбени, хапает в Нью-Йорке и Сент-Луисе, хапает повсюду; линчует невинных, захлебывается лицемерными фразами, жирный, вонючий, отвратительный» [460]. Вот каким «человеком» порождено социальное разочарование Марка Твена, получившее выражение в его философии.

Творчество Марка Твена свидетельствует о том, что его пессимистические мысли о «проклятом человеческом роде» не распространялись на всех людей. Достаточно указать на то, что за три года до завершения своего философского трактата Марк Твен создал патетическую книгу о народной героине Жанне д'Арк, вся жизнь которой была свидетельством высоты человеческого духа и огромных возможностей человека; за год до появления «Что такое человек?» — в книге «По экватору» — Твен выразил искреннюю любовь к простым людям, населяющим колонии, рассказал о своем восхищении их одаренностью, героизмом и высокой человечностью; эти же чувства по отношению к людям колоний Твен выразил в своих многочисленных памфлетах начала XX века.

Философский трактат Марка Твена «Что такое человек?» — это не «причуда» писателя, не «поза», не «ребячество», как утверждают некоторые буржуазные литературоведы, а выражение недовольства и глубокого разочарования существующим порядком. Вместе с тем мрачность и горечь этого произведения были результатом политической бесперспективности и неумения провидеть будущее. Твен кружится в заколдованном кругу внеисторических этических понятий, и жизнь представляется ему повторением ранее пройденного пути.

Ф. Энгельс в письме к Ф. А. Зорге от 29 ноября 1886 года писал: «…Американцы, по вполне понятным историческим причинам, страшно отстали во всех теоретических вопросах» [461]. Марк Твен разделял участь своих соотечественников. Бесплодие и реакционность американского прагматизма, заведшего общественную мысль США в тупик, узость взглядов и теоретические ошибки последователей и учеников Дарвина, на труды которых опирался Марк Твен, затрудняли поиски писателя.

Однако сама жизнь — жаркие споры и политические стычки, в которых Твен принимал горячее участие, — подсказывала ему часто верные философские критерии. Политическая речь «Постоянство» (1884) — свидетельство этому. Марк Твен в ней говорит: «Мы изменяемся и должны изменяться, и сохраним способность изменяться до тех пор, пока живем. Что является истинным евангелием постоянства? Изминение. Кто действительно последовательный человек? Человек, который изменяется. С тех пор как изменение есть закон бытия, оно не может быть совместимо с привычкой» (курсив Марка Твена) [462].

Эти замечательные мысли писателя-бойца, воспринимающего жизнь в непрестанном движении, являются полной противоположностью вульгарно механистическим, детерминистическим воззрениям прагматистов, объявивших человека «машиной». Реакционная философия прагматистов лишь дезориентировала писателя, мешала делать правильные оценки.

Ощупью пробиваясь к истине, Марк Твен до самой смерти упорно трудился над созданием философской и общественно-политической повести «Таинственный незнакомец». Он придавал ей большое значение, многократно переделывал, но произведение так и осталось незавершенным и было издано лишь спустя шесть лет после смерти писателя [463].

Содержание повести представляет собою синтез наблюдений Марка Твена над жизнью современного ему общества.

Произведение написано в форме философской сказки. Главное действующее лицо — Сатана — лишено конкретной характеристики. Марк Твен проделал с ним то, что Салтыков-Щедрин называет «нарочитое упразднение естества» — в целях сатирической заостренности [464]. У Сатаны остается лишь человеческое имя (он называет себя Филиппом Траумом, в знак того, что дела и мечты людей на земле — объект его пристального внимания). Сатана — олицетворение беспощадного авторского критицизма, воплощение той «бесчеловечной» правдивости, о которой писал Твен в письме к Гоуэлсу от 12 мая 1899 года [465].