Фома Гордеев

т всех что-то страшное, что никогда никого она не полюбит, не откроет всю себя. Это тайное, скрытое в женщине, привлекало его к ней чувством боязливого любопытства, напряженного интереса к спокойной и холодной душе ее, темной, как ее глаза.

Как-то раз Фома сказал ей:

- Однако сколько мы с тобой денег-то посеяли.

Она взглянула на него и спросила:

- А куда их беречь?

"Куда, в самом деле?" -подумал Фома. удивленный тем, что она так просто рассуждает.

- Ты кто такая? -спросил он ее в другой раз.

- Разве забыл, как меня зовут?

- Ну, вот еще!

- Так чего ж тебе надо?

- Я насчет происхождения спрашиваю...

- А! Ну, ярославская я, -из Углича, мещанка... Арфистка... Что же, - слаще я для тебя буду, когда ты узнал, кто я?

- Разве я узнал? - усмехаясь, спросил Фома.

-Мало тебе! А больше -я ничего не скажу... На что? Все из одного места родом -и люди и скоты... Пустяки все эти разговоры... Ты вот давай подумаем, как нам жить сегодня?

В этот день они катались на пароходе с оркестром музыки, пили шампанское и все страшно напились. Саша пела какую-то особенную, удивительно грустную песню, и Фома плакал, как ребенок, растроганный пением. Потом он плясал с ней "русскую", устал, бросился за борт и едва не утонул.

Теперь, вспоминая это, - и многое другое, - он чувствовал стыд за себя и недовольство Сашей. Он смотрел на ее стройную фигуру, слушал ровное дыхание ее и чувствовал, что не любит эту женщину, не нужна ему она. В его похмельной голове медленно зарождались какие-то серые, тягучие мысли. Как будто всё, что он пережил за это время, скрутилось в нем в клубок тяжелый и сырой, и вот теперь клубок этот катается в груди его, потихоньку разматываясь, и его вяжут тонкие серые нити.

"Что это со мной происходит? - думал он. - Кто я такой?"

Его поразил этот вопрос, и он остановился над ним, пытаясь додуматься почему он не может жить спокойно и уверенно, как другие живут? Ему стало еще более совестно от этой мысли, он завозился на сене и с раздражением толкнул локтем Сашу.

- Тише!.. - сквозь сон сказала она.

- Ну, ладно, не велика барыня! - пробормотал Фома.

- Что?

- Ничего...

Она повернулась спиной к нему и, сладко зевнула, заговорила лениво:

- Видела во сне, будто опять арфисткой стала. Пою соло, а против меня стоит большущая грязная собака, оскалила зубы и ждет, когда я кончу... А мне страшно ее... и знаю я, что она сожрет меня, как только я перестану петь... и вот я всё пою, пою... и вдруг будто не хватает у меня голосу... Страшно! А она - щелкает зубами... К чему это?..

- Погоди болтать! - угрюмо остановил ее Фома. - Ты вот что скажи: что ты про меня знаешь?

- А вот знаю, что проснулся ты, - не поворачиваясь к нему, ответила она.

- Это верно -проснулся я, -задумчиво молвил Фома и, закинув руки за голову, продолжал. - Оттого тебя и спрашиваю -какой я, по-твоему, человек?

- Похмельный, - зевнув, ответила Саша.

- Александра! - просительно воскликнул Фома. - Не