«Ивановский миф» и литература

Природа мудрее и добрее людей, ибо в ней заключена великая материнская сила. Поэма Л. Щасной становится поэмой-предупреждением: люди, порывая с животворным земным началом, обречены на гибель. Сама же лирическая героиня, сознавая свою маргинальность в дичающей современности, остается с дорогим ей миром. С несчастными матерями, с горячо любимым мужем, чью жизнь подточила смертельная болезнь, вызванная атомной радиацией (штурман на подводной лодке), со всем тем, что она называет родиной. И никто не смеет оспорить ее право на эту ее «горькую радость».

Многообразие женских голосов в ивановской литературе стало особенно ощутимо в 1980—1990-е годы. Назовем некоторые из них.

Вероника Алеева-Матяж. Выпустила в 1995 году поэтический сборник «Изумрудный лягушонок». Бесхитростная исповедь женского сердца. Извечное стремление женской души к гармонии и невозможность обрести в крутой круговерти будней хотя бы относительный покой. Мольба «пугливой женщины-ребенка» (Баркова) о милосердии, ностальгия по детству и шаг в сторону жизни, которая отвергает придуманный душевный комфорт. А потому о своей музе Вероника может написать так:

Светлана Олексенко — автор поэтических сборников «Алое на белом» (1996), «Между бездной и песней» (1999). В ее поэзии узнаваем лик чеховской чайки, сбитой рукой равнодушного человека. Иногда даже кажется, что лирическая героиня, соблазненная бездной, примирилась с ролью жертвы и ей остается только стенать, все глубже погружаясь в эту бездну. Но… Слава тому богу, который помогает поэтессе переплавить боль в песню.

Мария Игнатьева (Шершень). Поэтические сборники: «Всего любовь назад» (1992), «Театр теней» (1997). Ее поэзия не боится быть пафосно театральной. Но за театральностью — бессонница, боль.

Галина Рогожкина — автор небольшой поэтической книжки «Чертополох». Тонкая акварельная лирика, сдобренная прелестной автоиронией:

Надежда Шамбала — самая, пожалуй, «постмодернистская» поэтесса в ивановской поэзии, что проявлено в самих названиях ее первых книг: «Юродивая» (1993), «Под знаком „ХА“» (1995). Но похоже, что в последнее время в ее поэзии произошла «смена вех». Причем, довольно резкая: от эпатирующего авангардного стиха к духовной лирике [350].

Свой читатель есть и у таких ивановских поэтесс, как Татьяна Ахремчик и Галина Стоянцева, Нина Матвеева и Елена Макарова. Подают надежды и совсем молодые авторы: С. Фомина, Д. Котова, И. Куранова, Н. Таганова и др.

Одно из самых впечатляющих явлений в ивановской литературе девяностых годов — посмертное открытие творчества Елены Рощиной (1966–1994). «Что имеем, не храним, потерявши — плачем…». Только после ее ухода мы по-настоящему поняли, какого редкого человека мы потеряли. Поняли, когда прочитали стихи, дневники, письма Елены Рощиной.

Несколько ее книг, увидевших свет в 90-е годы («Да утолятся печали твоя…» (Вичуга, 1995), «Жар нетерпения» (Воронеж, 1995), «Избранное» (Иваново, 1996)), сразу стали событием в российской литературной жизни. Откликаясь на выход первой книги Е. Рощиной «Жар нетерпения», известный поэт и критик Константин Кедров писал: «Бандиты (Елену убили аферисты, промышляющие квартирным бизнесом, — Л. Т.) отняли у нас настоящего поэта, чей талант обещал намного больше, чем сделано, хотя и то, что осталось, несомненно, станет, стало уже событием. „На цыпочках уйду я из жизни вашей. Тихо-тихо, как падает снег на траур воротника. Исчезну совсем незаметно, так, что вы не скоро ощутите мое отсутствие. А ощутив, не сразу поймете, что оно значит…“. (К. Кедров процитировал одну из дневниковых записей Е. Рощиной — Л. Т.) Ощущаем уже и, кажется, начинаем понимать. Голос Е. Рощиной, ее дневник и стихи, — может быть, одно из красноречивых свидетельств века сего, так трагически уходящего. Казалось бы, все сметено могучим ураганом войн, революций, перестроек, реформ. Нет — все осталось» («Известия». 16 февраля 1995 г.).

Поражает не только яркая, очевидная талантливость Елены Рощиной, но и особое провидческое начало ее текстов. Будто кто-то сверху водил ее рукой, чтобы рассказать о страданиях молодой души, бьющейся в поисках смыла в этой страшно запутанной, кричащей на разные голоса, обезумевшей жизни. И не просто стихи, дневники, письма она писала. Создавался текст-послание близким людям в надежде быть когда-нибудь услышанной. Предчувствуя грядущую гибель, она спешила сказать главное.

Скоропись Елены Рощиной сродни стилю любимой ею Марины Цветаевой. В этой скорописи органичность и точность первоощущений. Слово приходит как озарение. Достаточно отрыть любую страницу ее дневника Елены, чтобы убедиться в этом.

«Иногда мне казалось, что с этой болью, этой вечной жалостью сердца я рождена, ибо еще в раннем детстве ласточка и стриж (синий цвет восторга) неслись в моей душе рядом. И только теперь эту свою уязвленность любовью — с детства — я поняла, вместив ее в форму слова».

«Господи, как мне жаль эту страну, эту великую нищенку, гениальную побирушку, жаль ее замученных городов, ее измятых лиц, лишь иногда вспоминающих, что живы».

«Дом-чудо… Этот дом для меня, этот двор, этот сад-огород как Эгейское море, наверно, и Крит для Гомера: колыбель, и очаг, и судьба, и последний оплот… Дом, в котором парил свободно-счастливый миг: все могу! Над моей обреченностью любить и лелеять — невозможность».

Последняя запись для нас особенно значима: вся жизнь Е. Рощиной проходит под знаком поиска своего дома. Она родилась в маленьком городке Родники. Здесь, в российской глубинке, прошло ее детство. Эту Россию она любила. Но любила, говоря словами Лермонтова, «странною любовью». Вспомним ее стихотворение «Среднерусский городок»:

Любовь, смешанная с жалостью к сиротской участи среднерусских городков с их «засоленным временем», звучит и в других стихах Е. Рощиной. Она рвалась в другое, во многом придуманное ею пространство. Мечтала жить в Петербурге, с которым во многом ассоциируется столь любимый ею «серебряный век». Судьба распорядилась по-другому. Сначала был Воронеж, где она училась на журфаке в университете. Этот город дал ей многое: здесь она нашла близких по духу людей, ощутила сладость творческой работы. Здесь были открыты Цветаева, Пастернак, Мандельштам, Тарковские, Бродский… Но Воронеж стал для нее также городом, где она познала страшную горечь предательства тех, кого любила. А потому жить в нем после окончания университета не захотела. Не переставала думать о своем Петербурге. И в ожидании его (звучит как «в ожидании Годо») пыталась найти себе место в Иванове. Какое-то время редактировала областную детскую газету «Сами о себе», работала в лицее «Гармония». В этом лицее, между прочим, мы с ней и познакомились.