«Ивановский миф» и литература

Итак, с одной стороны, бедная Ахматова, глядящая на автора «с покорной печалью», а с другой — наш пиит, оставляющий следы, «по которым пройдут поколенья». Стоит ли удивляться после этого, что создатель подобного рода стихов, как следует из местной прессы, собирает жителей улицы, на которой он живет, и устраивает митинг, требуя немедленно назвать эту улицу своим именем.

Между прочим, абсурдность, явленная графоманской действительностью, дает пищу для постмодернистского взгляда на жизнь, который не редкость в современной литературе ивановского края. Более того, известный критик Д. Кузьмин, один из самых ярых пропагандистов новейшей молодой поэзии, в предисловии к антологии «Нестандартная поэзия. Поэзия и проза регионов России» (М., 2001) склонен поддержать тех, кто считает, что в Иванове существует особая ивановская литературная школа, где объединяющим фактором «служит опора на творчество обериутов, в котором каждый из участников школы выбирает свое: Игорь Жуков и Дмитрий Шукуров — метафизически нагруженную заумь Введенского, Виктор Ломосков, наиболее близкий по стилю к московскому иронизму 80-х, — незатейливый юмор Олейникова, Ольга ФЦ — лаконичный бытовой абсурд „Случаев“ Хармса; показательно и то, что в Иванове широко практикуются различные формы коллективного творчества — прежде всего, речь идет о творческом объединении „Три паровоза“, в рамках которого работает до десятка молодых авторов, не подписывающих свои тексты отдельно (вся проза „Трех паровозов“ выдержана в духе игрового абсурдизма, тексты фрагментарны, основаны на разговорной речи, разные авторские индивидуальности прослеживаются в минимальной мере)» [345].

В новой молодой поэзии ивановцев время и пространство, в котором пребывает автор, как правило, размыты. Пребываю там, где хочу и когда хочу, хаос — моя родина.

Эта посылка так или иначе присутствует в стихах Д. Бушуева и И. Жукова, хотя они и разные поэты. Первый ведет «игры с солнечным зайчиком» (название одного из стихотворений), когда

Все это происходит в темноте какого-то кабинета, в читальной каморке, где пахнет «дубовой корой, и настойкой коры спиртовой, и еще красным деревом» и где некий «одинокий барон повторяет у зеркала первую часть менуэта». А кончается эта вроде бы стилизация модернистского творчества времен Михаила Кузмина страшненьким штришком: герой болтает «ногами без тапок» в просвете окна, «золотое пенсне траекторит по дачам тепличным». Еще более смутно и нечленораздельно время и пространство И. Жукова с его явной ориентацией на «автоматическое» письмо. В стихотворении «Мафусаилу» об этом, впрочем, говорится довольно внятно:

Представляя поэтическую книгу И. Жукова «Преимущество маленьких» (1992), Д. Бушуев писал: «Это мир пародийно-абсурдной реальности, театр для избранных, танец на бутафорских гробах в сопровождении оркестра даунов…».

Звуки этого оркестра мы расслышим в стихах и других ивановских постмодернистов. Вот, например, стишок В. Ломоскова «Детство» с подзаголовком (посв. папе):

Чем не элегия дауна, отсылающая, кстати сказать, к знаковой для постмодернизма книге Саши Соколова «Школа для дураков»?

Постмодернизм — понятие довольно неопределенное. Критика порой вкладывает в него самое произвольное толкование. Однако, хотим мы этого или не хотим, но нам действительно выпала участь жить в то время, когда очень остро ощущается общекризисное состояние культуры, когда многим кажется, что все в искусстве, в литературе уже состоялось. Новое здесь уже открыть невозможно. А потому остается играть с текстами всех времен и народов, иронизировать, произвольно тасовать концепты, то бишь отвердевшие смыслы, вчера еще казавшиеся такими серьезными, а сегодня годящимися разве что для пародии. Но здесь надо помнить: литература постмодернистской ориентации, как и все в искусстве, в конечном счете измеряется талантом, который предполагает самодостаточную силу сопротивляемости окружающей его пошлости, в том числе и пошлости постмодернистской. Таким талантом награжден, например, Дмитрий Лакербай, чья поэтическая книга «Кратковечный» выделяется среди новейшей ивановской поэзии подлинно трагической нотой чувствования нашего времени. В качестве доказательства здесь можно сослаться на стихотворение «Река». Странное произведение. Какие-то смутные, фантастические видения утопленника, плывущего по воде: то ли мужик из соседней деревни, то ли давнишний вождь, то ли сам автор — молоденький учитель словесности из провинциальной глубинки. Но постепенно в этих видениях начинают проступать очертания грозной российской истории, которая еще не кончилась. Возникает облик таинственного Пугачева из «Капитанской дочки» Пушкина, встретившегося со своим двойником из сегодняшней России. Потом вдруг — явление Маши Мироновой, на которой Пугачев женится… Река жизни непонятна, страшна и притягательна:

Понимая, что дважды нельзя войти в одну реку, что многое во вчерашних мифах сегодня не работает, многие наши литераторы испытывают острую ностальгию по временам прошедшим и становятся хранителями традиций вопреки доктринам постмодернизма, согласно которым все уже написано и наступило время «смерти автора».

Формы традиционности могут быть разными. В последние годы приобрела популярность, например, «домашняя» поэзия, обращенная к кругу близких людей и носящая утилитарно-ритуальный характер. В этом плане характерны, например, поэтические сборники Юрия Орлова «Заздравные чаши» (1992, 1997), «Ивановский сувенир» (1998) и др. «Застольная» поэзия, которой полнятся эти книги, — своего рода реакция на дефицит домашнего тепла, доброго слова, которое, как известно, и кошке приятно. И надо обладать незаурядным импровизационным даром, чтобы легко и непринужденно выдать стихотворный тост, остроумно обыграть гороскоп, лихо закрутить юбилейный комплимент. Обладая талантом дружелюбия, Ю. Орлов ориентируется в своем творчестве на «ближний» круг людей, на то, что он однажды назвал «торжеством артельного духа». И совсем недаром на протяжении последнего десятилетия Юрий Васильевич Орлов остается бессменным руководителем Ивановской писательской организации. Уметь сплотить вокруг общего дела самых разных людей, которые могут выстоять в чрезвычайно неблагоприятных для них условиях, — для этого тоже нужен талант, и немалый.