Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Тем временем Хава и ее израильские дети, бывшие и для Бейлки, и для Годл отдаленными маяками подлинного еврейства, никакого особого интереса к Тевье не проявляли, потому что они всегда были евреями и потому что их еврейство было нового типа. Израиль был единственным послевоенным европейским государством («европейским» и по составу, и по вдохновению), в котором сохранился дух великих националистических и социалистических революций межвоенного периода. Германия Гитлера и Италия Муссолини были побеждены и дискредитированы; Испания Франко и Португалия Салазара умерили свой и без того скромный полуфашистский пыл; Турция Ататюрка рутинизировала свое торжество над космополитизмом и народной религией; Национальная партия Южной Африки пошла по пути административной — не народной — революции, а сталинский Советский Союз начал изображать себя пожилым, зрелым, немного усталым и, пожалуй, готовым к бытовому уюту и семейному счастью. Только Израиль продолжал жить в Европе 1930-х годов: только Израиль по—прежнему принадлежал вечно молодым, культивировал атлетизм и немногословие, преклонялся перед огнем сражений и тайной полицией, воспевал дальние походы и юных пионеров, презирал сомнения и самокопание, воплощал нерушимое единство избранных и отвергал большинство черт, традиционно связываемых с еврейством. Реакция на масштаб и характер нацистского геноцида в сочетании с сионистской комсомольской традицией породили воинскую культуру необычайной силы и интенсивности. В еще большей мере, чем националистические и коммунистические движения межвоенной Европы, Израиль был пропитан пафосом: «это не должно повториться», «хватит!», «нам нечего страшиться, кроме самого страха». Ничто не выражает дух победившего сионизма лучше, чем сталинская речь 1931 года: «Мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! ... [Нас] били все... Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно... В прошлом у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь... у нас есть отечество, и мы будем отстаивать его независимость».

Израиль 1950-х и 1960-х годов был не просто аполлонийским и антимеркурианским — он был аполлонийским и антимеркурианским в то время, когда западный мир, частью которого он являлся, двигался в противоположном направлении. В то время как в послевоенной Европе и Северной Америке воинственное мессианство, юношеский идеализм, большевистская твердость и культ военной формы приходили в упадок, реакция на масштаб и характер нацистского геноцида в сочетании с чувством неловкости по поводу западного бездействия и соучастия привели к тому, что Израиль оказался в особом положении, на которое общие правила не распространялись. Попытка создать «нормальное» еврейское государство привела к созданию удивительного анахронического исключения (почитаемого и отвергаемого как таковое). Прожив две тысячи лет меркурианцами среди аполлонийцев, евреи превратились в единственных аполлонийцев в мире универсального меркурианства (или, вернее, в единственных цивилизованных аполлонийцев в мире меркурианцев и варваров). Они по-прежнему были чужаками, но на этот раз любимыми (Западом) чужаками, поскольку пребывали в отдалении и не воспринимались как опасные меркурианцы. В течение четверти века, последовавшей за Второй мировой войной, Израиль олицетворял всеобщую мечту о молодой силе, радостном труде, человеческой подлинности и справедливом возмездии. Израиль был единственной страной, в которой европейская цивилизация казалась твердо уверенной в своих силах и своей правоте, единственной страной, в которой насилие выглядело воистину добродетельным. Южноафриканский апартеид, также видевший в себе защитника маленького, цивилизованного, этнически чистого племени, направляемого провидением, управляемого демократическими учреждениями, преданного идее превращения пустыни в сад, и окруженного буйными и плодовитыми варварами, все чаще воспринимался как самозванец и позорное пятно. Израиль, предоставивший кров выжившим жертвам холокоста и воплощавший возрождение нации, принявшей муку в Европе от рук европейцев, казался справедливым укором «цивилизованному миру» и, быть может, гарантией будущего искупления.

Самым важным институтом в Израиле была армия, самыми почитаемыми героями — генералы, самой уважаемой профессией — воздушные десантники (а самым уважаемым воздушным десантником 1950-х годов — Ариэль Шарон). Одной из самых популярных книг был роман Александра Бека «Волоколамское шоссе» (1943—1944), который повествует о том, как неторопливо проницательный русский генерал, соединяющий в себе народную простоту с врожденным знанием «тайны войны» (в традиции Кутузова из «Войны и мира»), и молодой лейтенант-казах с «худощавым лицом индейца», «вырезанным из бронзы... каким-то очень острым инструментом», превращают пестрое сборище патриотов в сплоченную, непобедимую военную силу. Их главное оружие — «психология». В одном из ключевых эпизодов романа лейтенант разговаривает с новобранцем, еще не овладевшим искусством боя и подлинным пониманием патриотизма:

— Хочешь вернуться домой, обнять жену, обнять детей?

— Сейчас не до дому... надо воевать.

— Ну а после войны. Хочешь?

— Кто не захочет...

— Нет, ты не хочешь!

— Как не хочу?

— От тебя зависит — вернуться или не вернуться. Это в твоих руках. Хочешь остаться в живых? Значит, ты должен убить того, кто стремится убить тебя175.

После смерти Сталина антиеврейская кампания выдохлась и евреи вернулись в высшие эшелоны советской профессиональной иерархии. Быстрота их продвижения была ниже довоенной и менее стремительной, чем у других этнических групп, но они оставались самой успешной и самой современной — по роду занятий и по демографическим показателям — из всех советских национальностей. В 1959 году 95% евреев жило в городах (в сравнении с 58% у русских), доля специалистов с высшим образованием, занятых в народном хозяйстве, составляла у них 11,4% (в сравнении с 1,8% у русских), а число научных сотрудников на 10 000 человек — 135 (в сравнении с 10 у русских). Тридцать лет спустя в городах жило 99% российских евреев (в сравнении с 85% у русских), доля специалистов с высшим образованием, занятых в народном хозяйстве, составляла 64% (в сравнении с 15% у русских), а число научных сотрудников на 10 000 человек — 530 (в сравнении с 50 у русских).

Все советские национальности своеобразны, но некоторые из них своеобразны в особенности. Согласно «показателю профессионального несходства» (обозначающему процент представителей одной группы, которым необходимо было бы сменить род занятий, чтобы их группа стала профессионально тождественной другой группе), евреи были самой «несхожей» из всех крупных российских национальностей накануне распада СССР. Различие между русскими и евреями, например, было более значительным, чем различие между русскими и любой другой национальностью Российской Федерации (включая чеченцев — самую неурбанизированную из включенных в анализ переписи). У русских пятью главными профессиями были: занятия в машиностроении и металлообработке (7,2% всех занятых), водители автомобилей (6,7%), инженеры (5,1%), трактористы и комбайнеры (2,4%) и «служащие, не включенные в другие группы» (2,4%). У евреев — инженеры (16,3%), медицинские работники (6,3%), научные работники (5,3%), преподаватели начальных и средних учебных заведений (5,2%) и начальники производственно-технических управлений (3,3%). Структура занятости евреев отличалась гораздо меньшим разнообразием, меньшей асимметрией по половому признаку и более высокой концентрацией на высших ступенях иерархии социального статуса. Наиболее эксклюзивными (т.е. в наименьшей степени представленными среди русских) из главных еврейских профессий были врачи, ученые, старший управленческий персонал, артисты и режиссеры и литературный и журналистский персонал.

Евреи оставались важной частью советской профессиональной элиты вплоть до развала СССР, но особые отношения между евреями и Советским государством распались окончательно — или, вернее, уникальный симбиоз в борьбе за мировую революцию уступил место уникальной конкуренции двух враждующих и несоразмерных национализмов. Русская и еврейская революции умерли так же, как родились, — вместе. Послевоенное Советское государство начало применять политику выдвижения представителей «коренных» национальностей к русским гражданам Российской республики (главным образом в форме завуалированной дискриминации евреев). Одновременно — и отчасти именно по этой причине (равно как и по причинам, предоставленным Гитлером, Сталиным и Израилем) — еврейские члены советской элиты начали исходить из того, что «еврейское происхождение» подразумевает общность судьбы, а не просто отдаленного прошлого. Все слушали «голос крови» — и слышали разные языки.