Повседневная жизнь паломников в Мекке

Нити истории тянутся и соединяют отпадение Мекки от халифата Омейядов при антихалифе Ибн аз-Зубайре [15] в 683 году с бойней, омрачившей хадж в 1987 году. Цепь трагедий. Диссиденты сплачивались в группы в тени Каабы, под ее стенами зрели заговоры, возникали и распадались королевства, но единственным правителем оставался и остается Бог.

Разногласия на политической и религиозной почве, век за веком наслаивающиеся на историю ислама, вытекают из внутренних недостатков уммы: отсутствия единого толкования священных текстов и отсутствия нормативной власти, способной вывести общие правовые знаменатели. Именно влияние догматических интерпретаций питает, воспламеняет и оживляет ислам. В этом смысле захват Мекки в декабре 1925 года эмиром Неджда Абдель-Азизом ибн Саудом означает для нее начало новой эры, эпоху радикальных изменений. [16] В действительности святой город должен был сверять свои часы с часами имама Абд аль-Ваххаба, пылкого богослова-реформатора XVIII века. [17] Многие памятники религиозной архитектуры были стерты с лица земли, объявленным «языческими» некоторым исламским обрядам был положен конец, курение табака и музыка запрещены. На ислам и Мекку надели маску ваххабизма. Теоретически открытая для всех верующих, стучащих в ее врата во имя Аллаха и Его пророка (не считая «сбившихся с пути» и бахаитов, [18] Мекка тем не менее просыпалась, молилась, занималась торговлей, принимала пищу, читала, прогуливалась и ложилась спать на ваххабитский манер. При этом она терпела у себя представителей исламских религиозных меньшинств — шиитов, друзов [19] и прочих «виновных» при условии, что они откажутся от своих «еретических» практик. Ваххабизм получил вид на жительство в матери городов.

Этот город, где развязываются кровные узы и соединяются души, стал символом предтечи современного арабского национализма, первый манифест которого, опубликованный в начале XX века сирийским арабом Абд ар-Рахманом аль-Кавакиби (1849?—1902), [20] был назван прозвищем Мекки «Умм аль-кура» — «Мать городов». Тогда же появилась целая программа. Во время знаменитого восстания арабов против турок-османов Томас Эдвард Лоуренс Аравийский (1888–1935) [21] нарисовал для предполагаемого государства марки с изображением Мекки, его столицы. Но ни светский национализм сирийца, ни мечты Британии о халифате не имели продолжения. Уставшая от осады тех, кто просил у нее защиты и любви, Мекка душой и телом отдалась последнему из них, Абдель-Азизу ибн Сауду, возродившему династию Саудидов.

Да, мать городов — их родовой бастион, но равным образом и конгресс уммы, ежегодная встреча на «саммите» Земли, саммите мистики и политики. [22] Все избрано Богом, паломники — депутаты на этой ассамблее. Они объединяются в группы преимущественно по национальной принадлежности и размахивают флагами своих стран. Так, иранцы со времени прихода к власти Хомейни [23] митингуют в Мекке: их шествия движутся плотными рядами, несут плакаты, скандируют под руководством имама, человеконенавистнические лозунги… И все это происходит на Святой земле! — отвратительные лозунги… Немного, оказалось, нужно для того, чтобы концентрические круги уммы свернулись в кольцо. Виток за витком, с головокружительной быстротой наматываются друг на друга национализм и панисламизм. Сам Аллах с трудом узнал бы сейчас своих последователей. Потоки слез и ручьи крови — Мекка, театр божественных комедий.

Мекка. Трибуна для одних, сад, зеркало, город-свидетель для других. Рассказы о путешествии в жанре Рихли служат археологическим путеводителем, учебником истории, воспоминанием пережитого — это единственный источник, по которому можно судить, о том, чем когда-то являлась Мекка. И все же вряд ли хотя бы один-единственный памятник древности сумел остаться неизменным в урагане ваххабизма. Путешественники исследовали дом Господа так, как любовник исследует душу и тело своей подруги. Связывая свои истории с географией, они каждый холм превращали в место сражения, каждую скалу — в краеугольный камень, источник духовной силы или в колыбель восстания. Иной взгляд имели путешественники с Запада, рискнувшие с опасностью для жизни прикоснуться к колыбели ислама. Причины, побудившие их затевать это рискованное предприятие, довольно спорны; способы, которыми они обманывали своих мусульманских vis-a-vis, достойны осуждения, но добытые ими сведения и свидетельства чрезвычайно ценны. Свободные от напыщенности рассказов тех, кто совершал хадж, они отличаются простым подходом к предмету изображения и показывают Мекку с неожиданной стороны. И сколько же, оказывается, камней в ее садах…

В этом пестром городе всего два сезона, имеющие неравную продолжительность. Месяц зу-ль-хиджа — это время большого коллективного паломничества (хаджа), на что указывает само его название. Это ежегодный саммит благочестия, апофеоз ислама. Хадж — событие, собирающее такое количество народа, что в этом отношении он не имеет себе равных в мире. Около двух миллионов благоговейно настроенных мусульман прибывают на машинах, автобусах, пароходах и самолетах. Под белоснежным покровом из хлопка и покорности скрыта суть уммы: свет, движение, дух и плоть. Мекка — микрокосмос.

Но вот все ритуалы, сопровождающие хадж, выполнены, и мать городов вдруг словно выворачивают наизнанку, как перчатку, — и она уже не что иное, как огромнейший в мире рынок; волна дешевого товара и подделок из всех стран мира накрывает площади и улицы города. Золотой век перетекает в век наживы.

Хадж закончен, и все принимает вид привычного повседневного беспорядка. Мекка приходит в себя. Она сбрасывает покровы, жители становятся видимыми, демоны возвращаются. Уроженцы всех областей ислама разделены по своим кварталам. Преобладают яванцы, пакистанцы и афганцы, арабов же меньшинство. Уроженцев Саудовской Аравии совсем немного и они практически незаметны; они царствуют, но не «правят бал». Эмигранты, которых сдерживает двойной статус «вечного мусульманина» и временного резидента, хранят самое красноречивое молчание. Перекличка на работе и соблюдение канонических молитв, начертанных на мечетях, необходимы для дальнейшего их пребывания в стране.

В ожидании следующего хаджа Мекка нежится в дреме, но никогда не засыпает. Поток паломников ослабевает, но не иссякает. Новые люди приносят залог своей веры, свидетельство своего ислама, новости своей родины. Коллоквиум людей и Бога, на котором Мекка исполняет роль рупора уммы.

Мирское время, святое время, солнечное и лунное сменяют друг друга, не встречаясь, пока в Судный день «Луна и Солнце не сойдутся» (Коран, 75:9). В ожидании этого часа нужно достойно заполнять книгу дней, даже если ты живешь в Мекке. У святого города имеется своя прозаическая, тривиальная, даже пошлая сторона жизни. Факты и события вплетаются в ткань жизни, и стежок за стежком, день за днем ткётся зеленый ковер, по которому человечество идет к Судному дню, к концу туннеля. Мекка — зрачок ислама.

В странном напряжении, подвешенный между небом и землей, Дом Божий становится одновременно театром, зрителем и сюжетом пьесы, где слова и предметы переплетаются, меняются местами, обретают необходимые пропорции, перспективу и смысл. Так, духовное пропитывает мирское, настоящее поглощает прошлое, а ограниченность пространства говорит о космосе. Кааба — куб, резонирующий с исламом.

Мекка — исключительно мусульманский город, единственный город в мире, к которому применимо определение моноконфессионального. Закрытая для немусульман столица веры — эго лаборатория уммы, где утверждается, меняется и просто существует ее облик. Традиции и современность вступают на этой арене в схватку, заставляющую весь исламский мир затаивать дыхание. Ислам рождается здесь и здесь же он «возродится».