Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Товарищ Сталин и Советское правительство, согласно еще одному письму в ЕАК, «всегда помога[ли] борцам за независимость» (а вот «английские и американские сволочи потакают и будут всегда потакать арабам»). Но в конечном счете еврейская борьба в Палестине — борьба еврейского народа, потому что все евреи — соплеменники. «Сейчас, когда борьба идет не на жизнь, а на смерть, когда война становится все более ожесточенной, когда льется кровь наших братьев и сестер, когда арабские фашистские банды при поддержке англо-американского империализма хотят задушить, потопить в крови героический еврейский народ, мы, советские евреи, не можем молчать и сидеть в ожидании. Мы должны активно помочь беззаветным героям добиться победы, а активно участвовать — это бороться, сражаться плечом к плечу с нашими братьями».

Как говорил о майских днях 1948 года Ицик Фефер, «нас просто атаковали. Ежедневно приходили десятки людей». И как сообщал в ЦК партии Г. М. Хейфец (заместитель Фефера по ЕАК, главный в нем секретный осведомитель и бывший глава советской шпионской сети на западном побережье Соединенных Штатов), большинство заявителей просили «об отправке в Палестину в качестве добровольцев».

Заявители в большинстве выступают не только от своего имени, но и от имени своих товарищей по работе или учебе. Большинство заявлений получено от студентов московских высших учебных заведений: Юридического института, Химического института, Техникума иностранных языков, Института химического машиностроения и других.

Имеются заявления от советских служащих — инженеров Стальпроекта и Министерства вооружения и от офицеров Советской Армии. Заявители мотивируют свои просьбы желанием помочь еврейскому народу в борьбе с английским агрессором в создании еврейского государства.

Некоторые заходили так далеко, что позволяли себе «неслыханные, возмутительные» (как сказал один из членов президиума ЕАК) заявления в том смысле, что Палестина — их настоящая родина. Но еще более неслыханным и возмутительным было то, что тысячи людей делали такие заявления открыто и коллективно. 3 сентября 1948 года в Москву прибыл первый посол Израиля в СССР Голда Мейерсон (впоследствии Меир). За этим последовал ряд импровизированных, стихийных политических митингов, подобных которым советская столица не видела уже больше двадцати лет. Для Голды Меир, которая родилась в Российской империи, приезд в Советский Союз был чем-то вроде возвращения домой. В первую же субботу она посетила московскую синагогу и, поздоровавшись с раввином, расплакалась. Однако цель ее приезда и, разумеется, цель нового государства, которое она представляла, состояла в том, чтобы напомнить евреям всех стран, что их нынешний дом — не настоящая родина. В течение следующего месяца каждое ее появление на публике сопровождалось демонстрациями солидарности советских евреев с Израилем. 4 октября 1948 года, в Рош ra-Шана, тысячи людей пришли в московскую синагогу, чтобы взглянуть на посла «маленькой горсточки» «беззаветных героев». Большинство из них, скорее всего, никогда не были в синагоге. Кто-то кричал «Шалом!». А 13 октября, в Йом-Кипур, большая толпа провожала израильских дипломатов от синагоги до гостиницы «Метрополь», скандируя «На следующий год — в Иерусалиме».

Две эти тенденции — этнизация Советского государства и национализация этнических евреев — усиливали друг друга, пока Сталин и новые чиновники Агитпропа не сделали два устрашающих открытия.

Во-первых, евреи, как советская национальность, стали этнической диаспорой, потенциально лояльной враждебному государству. После создания Израиля и начала «холодной войны» они обратились в подобие греков, немцев, поляков, финнов и прочих «некоренных» национальностей, этнически связанных с заграничной родиной и, следовательно, неисправимо чуждых. Государственный антисемитизм конца 1940-х — начала 1950-х годов был, среди прочего, запоздалым применением этнической составляющей Большого террора к этнической группе, избежавшей его в 1937—1938 годах.

Во-вторых, согласно новому советскому определению национальной принадлежности и политической лояльности, русская советская интеллигенция, созданная и вскормленная товарищем Сталиным, была, как выяснилось, не русской — а значит, не вполне советской. Русские люди еврейского происхождения оказались замаскированными евреями, а замаскированный еврей — вдвойне изменник.

Все сталинские чистки боролись с ползучим проникновением невидимых вредителей — и вдруг оказалось, что существует национальность, которая одновременно повсюду и нигде; национальность, которая так удачно стала незаметной, что стала заметной в рядах элиты (и, может быть, стала элитой); национальность, которая не имеет собственной территории (вернее, имеет, но отказывается на ней жить); национальность, у которой нет собственного языка (вернее, есть, но никто не хочет на нем говорить); национальность, которая состоит почти исключительно из интеллигенции (вернее, отказывается заниматься физическим трудом); национальность, которая пользуется псевдонимами вместо имен (причем это относится не только к старым большевикам, беллетристам и журналистам, но и к большинству иммигрантов из черты оседлости — всем детям Борухов, Гиршей и Мойш, поменявших отчества на Борисович, Григорьевич и Михайлович). Еврейство стало преступлением: те, кто исповедовал отдельную еврейскую культуру, превратились в «буржуазных националистов», те, кто отождествлял себя с русской культурой — в «безродных космополитов».

Более жестокая, хотя относительно небольшая по масштабу, кампания была направлена против первой группы (публичных евреев). В январе 1948 года самый видный представитель еврейской культуры в СССР, Соломон Михоэлс, был убит агентами МВД по распоряжению Сталина. (Человека, который заманил его в ловушку, еврейского театрального критика и тайного осведомителя В. И. Голубова-Потапова, убили вместе с ним. Обоих связали, бросили на землю и, чтобы придать убийству вид дорожного происшествия, задавили грузовиком.) В последующие два года все еврейские театры и писательские организации были закрыты, а большинство еврейских (т.е. писавших на идише) писателей арестованы. Весной и летом 1952 года пятнадцать бывших членов Еврейского антифашисткого комитета были преданы суду как «буржуазные националисты». Один уцелел, один умер в тюрьме, а остальные тринадцать были приговорены к смерти (за месяц до начала процесса) и расстреляны в один день (через месяц после окончания процесса).

Большинство обвиняемых — в первую очередь писатели Давид Бергельсон, Исаак Фефер, Лейба Квитко и Перец Маркиш — были правоверными коммунистами, посвятившими большую часть жизни пропаганде сталинского социалистического содержания в еврейской национальной форме. Такова была политика партии в отношении угнетенных национальностей вообще и многострадального еврейского народа в частности. По словам Фефера, «я хотел видеть свой народ, как все остальные... Мне казалось, что только Сталин может исправить ту историческую несправедливость, которую допустили римские цари. Мне казалось, что только советское правительство может исправить эту несправедливость, создав еврейскую нацию». Он был прав. Советское правительство много сделало для того, чтобы евреи стали «как все остальные», и щедро вознаграждало тех, кто помогал ему в этом. Как сказал на суде Фефер, «я сын бедного учителя. Советская власть сделала из меня человека и довольно известного писателя». И как через несколько дней сказал Квитко, «жил я до революции жизнью битой бродячей собаки, грош цена была этой жизни. Начиная с Великого Октября я прожил 30 лет чудесной окрыленной трудовой жизни, полной счастья на любимой родной земле, где каждая травинка мне улыбалась».

И вдруг, по какой-то необъяснимой причине, то же самое правительство перевело евреев из разряда более или менее нормальных народов вроде украинцев и молдаван в разряд потенциально нелояльных народов вроде поляков и греков. Еврейская национальная форма стала признаком враждебного буржуазного содержания. Открыто объявить, что твою мать звали Ханной, значило совершить националистический поступок.