Боги и человек (статьи)

Этот результат довольно красноречив. Если бы я оставил на месте яичко сфекса, то вылупившаяся из него личинка кормилась бы эфиппигерой. В сотый раз я был бы свидетелем непонятного факта: поедаемое кусочек за кусочком насекомое худеет, сморщивается и все же в течение почти двух недель сохраняет свежесть, какой обладает только живое существо. Но личинка сфекса заменена личинкой сколии, блюдо осталось прежним, но питомец иной. И вот вместо свежего мяса — гниль.

Припасы остаются свежими до конца развития личинки не потому, что яд, впущенный при парализации, обладает противогнилостными свойствами. Три эфиппигеры были оперированы сфексом. Если они сохраняются свежими под челюстями личинок сфекса, то почему же загнили, когда сфексов заменили сколии? Предохранительная жидкость, действовавшая в первом случае, не утратила бы своих качеств и во втором. Дело не в жидкости, а в том, что обе личинки обладают специальным искусством есть, и зависит это искусство от сорта дичи. Сфекс кормится эфиппигерой. Это его исконная пища, и он так поедает ее, что жертва до конца остается свежей: в ней до самого конца сохраняется искра жизни. Но если бы он стал поедать личинку бронзовки, то совершенно иной сорт дичи не позволил бы ему проявить свои таланты едока. И вскоре дичь превратилась бы в кучу гнили. Сколия в свою очередь умеет кормиться личинкой бронзовки, но ей неведомо искусство есть эфиппигеру. Весь секрет именно в этом.

Еще одно слово, которым я воспользуюсь в дальнейшем. Я заметил, что сколии, которых я кормлю эфиппигерами, находятся в прекрасном состоянии, пока припасы сохраняют свежесть. Они начинают чахнуть, когда дичь портится, и погибают, когда она разлагается. Значит, причина их смерти не непривычная пища, а отравление одним из тех ужасных ядов, которые образуются в разлагающемся животном и которые химики называют птомаинами. Поэтому, несмотря на роковую развязку моих опытов, я остаюсь при своем убеждении: если бы эфиппигеры не загнили, то сколии жили бы, и я их выкормил бы, пусть и совсем непривычной для них пищей.

До чего тонки эти опасные правила, которым следуют плотоядные личинки ос–парализаторов! Может ли наша физиология, которой мы справедливо гордимся, безошибочно указать, в какой последовательности нужно есть дичь, чтобы она до конца сохранила свежесть? Как могла эта жалкая личинка научиться тому, что неведомо нашей науке? Ею руководит инстинкт» (конец цитаты).

Вы, надеюсь, заметили сколь неумело, зато часто нас заклинает Фабр: «руководит инстинкт ». И вы, надеюсь, знаете, что к таким методам всегда прибегают тогда, когда сами в этом не уверены. А если не знаете, то я вам напомню хотя бы лозунги ЦК КПСС. Они прожужжали нам все уши: «КПСС – ум, честь и совесть нашей эпохи!», хотя создали безмозглую систему, бесчестием ее поддерживали и бессовестно врали нам на каждом шагу. «Наше поколение будет жить при коммунизме!», – лет сорок подряд твердили они. Хотя первое наше поколение уже померло, а сами они уже лет 50 знали, что никакого коммунизма вообще в природе не может быть, или надо отменять биологию соревнования заодно с русской поговоркой: своя рубаха – ближе к телу .

Впрочем, Фабр всего–навсего – хитрец. Он твердит заклинания и тут же подробно опровергает их. Примерно как правозащитники–журналисты в коммунистические времена умели писать между строк . Я уже говорил, что он был маленький человек, а церковь в те времена была не слабее 15–летней давности коммунистической партии. Поэтому для интерпретации инстинкта правильной еды мне уже будет мало сравнения ее с коронарным шунтированием.

Тут можно только предположить, что этот инстинкт – это записанная в булавочной головке сфекса примерно половина «Большой советской энциклопедии», гигабайта эдак полтора. Чего в нашей голове разумной , сами понимаете, записать невозможно. Иначе бы энциклопедии не издавались. И сфекс не только бы умел извлекать из нее отдельные статьи, но и соображать, какая именно из статей ему в сию минуту требуется. Притом, еще в стадии яичка он должен так набить руку, что в следующей стадии червячка мог бы так умопомрачительно сложно кушать, чтобы перед стадией куколки уже уметь укладывать кирпичи лучше всех каменщиков в мире, собранных вместе. Впрочем, про укладку кирпичей я рано загнул, оно у меня – ниже.

На этом остановлюсь, сформулирую свое собственное заклинание, основанное на простом здравом смысле: инстинкт в таком виде – невозможен. И я это еще несколько раз повторю ниже.

«Невежество инстинкта», оно же – «заблуждение»

Хотя тут два заголовка у Фабра, но я их свел в один. Итак, великий умница Фабр делает опыты.

1 опыт. Сфекс тащит эфиппигеру за усики к норке. Фабр, пока сфекс проверял порядок в норке, укорачивает усики – торчат по миллиметру. Сфекс, хотя ему очень неудобно, тащит за оставшиеся кончики. Фабр отстригает усики у самого лба эфиппигеры. Сфекс хватает эфиппигеру за щупик, «его нисколько не беспокоит перемена в способе упряжки». Фабр обрезает все щупики. Сфекс, «подходит и принимается искать, за что бы ухватиться. Делается отчаянная попытка: раскрыв во всю ширину свои челюсти, сфекс пробует схватить ими эфиппигеру за голову. Он много раз повторяет эту попытку, но без успеха: челюсти скользят по круглой, гладкой и твердой голове. Сфекс прекращает свои попытки. <…> Почему же сфекс даже не пробует ухватиться за одну из ножек или за кончик яйцеклада? Что же, поможем ему. Я подсовываю к его челюстям то ножку, то кончик яйцеклада. Сфекс упорно отказывается, а затем вообще бросил добычу. Он только что поражал нас своими знаньями, когда сжимал мозг эфиппигеры, чтобы вызвать у ней длительный обморок. И он же оказался совершенно неспособным совершить самое простое действие, если оно выходило за круг его привычек».

А вы, любезный читатель, способны ? Хотите, я вам сейчас докажу, что даже умницы, выдумавшие первый автомобиль, к этому были неспособны? Иначе бы они вопреки здравому смыслу, диктующему расположить двигатель поближе к ведущим колесам, не расположили бы его впереди, наподобие лошадей, запряженным в дилижанс. И вынуждены были придумывать трансмиссию. И ведь паровоз точно таким же образом сконструировали, как конную повозку, причем так идиотски, что машинисты целый век потом смотрели на дорогу через боковое окно, высовываясь на морозе до пояса. И только к эре тепловозов и электричек, наконец, сообразили, что так не годится.