История русского романа. Том 1

Далее Веселовский рассматривал происхождение европейского романа, прослеживая на его истории тот же путь от «эпического», «объективного» к «личному», «субъективному» творчеству. После характеристики основных жанровых разновидностей западноевропейского романа средних веков и нового временхг ученый прослеживает историческое зарождение и развитие теории романа с XVII до начала XIX века.

Серьезной заслугой Веселовского как историка романа был протест против априорных, внеисторических построений идеалистической эстетики, стремление направить внимание исследователей на изучение исторического материала во всем богатстве его аспектов. Широкое применение сравнительного метода позволило Веселовскому, в особенности в его лекциях, наметить продуманную, содержательную классификацию материала истории западноевропейского романа, дать во многом интересную (хотя и несколько описательную) характеристику отдельных его исторических форм и вариантов.

Веселовский настойчиво боролся против внеисторических теорий современных ему русских и западноевропейских ученых. Так, он категорически высказался против взгляда на средневековые апокрифы и жития как на произведения, будто бы родственные позднейшему роману. [23]Настаивая на качественном различии между этими (и другими аналогичными) литературными жанрами, Веселовский стремился это различие объяснить, в конечном счете, различием создавших их условий общественной жизни.

Тем не менее приходится признать, что самый историзм Веселовского был во многом ограниченным и непоследовательным. Историю он рассматривал как процесс выделения личности из коллектива, не отдавая себе отчета в более глубоких, классово — исторических процессах общественной жизни. В соответствии с этим роман мыслился Веселовским как «субъективный» жанр, а не как отражение объективной исторической жизни и интересов широких народных масс. Несмотря на привлечение огромного и ценного исторического материала, взгляд на роман как на отражение в первую очередь личности автора, как на «субъективный» эпос ограничивал кругозор Веселовского. Взгляд этот был шагом назад по сравнению с интерпретацией природы романа Белинским и другими представителями революционно — демократической критики.

Слабой стороной работ Веселовского было также то, что все свое внимание он уделял процессу генезиса романа, его предыстории, оставляя в стороне позднейшие этапы его развития. Между тем очевидно, что наиболее полное раскрытие основные общие признаки романа как жанра, имеющие решающее значение для понимания его природы в целом, получили не в его античных и средневековых формах, но в русском и зарубежном романе XVIII и XIX веков.

Попыткой продолжить работу А. Н. Веселовского и дать систематический обзор различных исторических разновидностей западноевропейского романа не только в его зачаточных, античных и средневековых, но я позднейших формах вплоть до начала XX века явилась статья его ученика К. Ф. Тиандера «Морфология романа». [24]Но в статье этой, хотя в ней и сделана плодотворная попытка связать историю романа с развитием реализма, совершенно не уделено внимания русскому роману и роли его в развитии этого жанра в мировой литературе.

Почти одновременно с Буслаевым и Веселовским вопросы истории романа включил в сферу своего изучения А. Н. Пыпин. Уже ранние работы Пыпина по древнерусской литературе, в особенности его «Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских» (1857), в котором Пыпин, идя вразрез с установившейся традицией, сконцентрировал свое внимание на внецерковных, светских повествовательных жанрах и образах древнерусской литературы, был существенным вкладом в изучение предыстории русского романа. В 80–е годы Пыпин переходит к изучению вопросов, связанных и с позднейшими этапами истории романа. В статье «Русский роман за границей» [25](вызванной появлением книги Вогюэ «Русский роман») Пыпин выдвинул перед русской наукой вопрос о необходимости изучения мирового значения русского романа как части вклада русского народа в мировую культуру. Он настаивает здесь на необходимости в связи с этим изучения статистических данных о переводах русских романов на зарубежные языки, отзывов о них западной критики. Отзывы эти являются, по мнению Пыпина, одним из важных источников для понимания черт национального своеобразия, свойственных русскому роману и русской литературе вообще. Последним трудом Пыпина по истории русской прозы была составленная им библиография рукописных романов и повестей первой половины XVIII века под названием «Для любителей книжной старины» (1888).

Прогрессивное значение указанных взглядов Пыпина для своего времени очевидно, в особенности если сопоставить их с появившейся в те же годы статьей В. С. Соловьева, не признававшего оригинальность русского романа и высказывавшего сомнения в его будущем развитии. [26]

Наряду с академической наукой в 80–е и 90–е годы вопросы теории и истории романа продолжают оживленно обсуждаться в критике и публицистике.

Много внимания вопросам современного романа, а также его истории уделял в своих статьях один из ведущих критиков либерального «Вестника Европы» 80–х годов — К. К. Арсеньев. Сопоставляя романы Гончарова, Тургенева и Толстого с романами Золя и других французских натуралистов, Арсеньев пришел к выводу, что одним из недостатков французского натуралистического романа является самодовлеющий характер описаний, в то время как в классическом русском романе описание и, в частности, пейзаж теснейшим образом связаны с действием и переживаниями героев. [27]Свои наблюдения над русским романом Арсеньев оста вил необобщенными, считая, что для истории русского романа «в настоящем смысле этого слова» в те годы «еще не наступило время». [28]

К 1886 году относится работа А. М. Скабичевского «Наш исторический роман в его прошлом и настоящем», [29]представляющая первую по времени попытку целостного обзора развития русского исторического романа. Написанная с злободневной политической целью, как отповедь реакционной исторической беллетристике 80–х годов, статья Скабичевского имела для своего времени определенное прогрессивное общественное значение. Она нанесла удар реакционной псевдопатриотической беллетристике. Вместе с тем статья эта отразила слабые стороны методологии, характерной вообще для народнической критики, тяготевшей не к объективному историческому анализу фактов, а к «субъективной социологии», к внеисторическим, отвлеченным оценкам. Скабичевский дал отрицательную оценку всей русской исторической романистике (за исключением Пушкина и Гоголя). Он не сумел вскрыть различий между романистами, показать борьбу конкретных исторических сил и тенденций, отразившихся в историческом романе, осветить проблему генезиса этого жанра.

Как попытка противодействовать влиянию традиций революционно- демократической критики в области истолкования русского романа

XIX века была задумана книга К. Ф. Головина «Русский роман и русское общество», вышедшая двумя изданиями — в 1897 и 1904 годах. Автор этой книги, реакционный публицист и романист, сторонник теории «чистого искусства», поставил своей задачей переоценить с консерватив- но — монархической точки зрения основные образы и идеи русского романа XIX века. Научная несостоятельность и грубая тенденциозность этой попытки была вскрыта уже современной критикой и академическим рецензентом книги Головина — К. Арсеньевым, указавшим на беспорядочность и хаотичность ее построения, а также на содержащиеся в ней чудовищные ошибки. [30]Характерно, что, несмотря на яростную вражду к демократическому движению 60–х годов, Головин методологически оказался в зависимости от тех самых идей демократической критики, борьбе с которыми посвящена его книга. Несмотря на всю свою ненависть к Белинскому и Добролюбову, он не смог отказаться от выдвинутого ими взгляда на русский роман как на отражение истории русского общества и вынужден был следовать им в самой схеме построения своей книги.