Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона: «Ко мне, Легион!»

Настоящий наемник — тот, кто предлагает свои услуги всякому, лишь бы наниматель был щедр и вовремя вносил плату за предоставленные услуги. Поэтому когда начинаются «перебои с зарплатой», люди из офиса увольняются…

После смерти от болезни Альцгеймера «короля наемников» — парашютиста Боба Динара, которого соратники называли «полковником», звезда «диких гусей», казалось бы, закатилась. С уходом последнего «кондотьера» старой Европы больше никто не высаживается на «зодиаках» на африканское побережье и не свергает неугодные европейским столицам местные власти. И все же наемники будут существовать столько же, сколько существует человечество: просто меняются задачи, которые перед ними ставят те, кто платит.

Теперь наемники отлавливают беглых преступников в США, охраняют журналистов в Ираке, ликвидируют на Ближнем Востоке тех, кого нельзя казнить без громкого суда. Или воюют в Абхазии, Дагестане и Чечне.

В Средние века, в эпоху расцвета наемничества, «солдаты удачи» легко переходили со службы одного сеньора к другому. Без всяких угрызений совести меняли знамена и гербы, за которые сражались, в зависимости от причуд фортуны или изменения внутренней политической ситуации во время феодальных усобиц. Так делали «Большие роты» во время Столетней войны или знаменитые капитаны кондотьеров в Италии. Интересно, что в России такого формирования, как «профессиональные солдаты», так и не возникло, даже в Смутное время в XVII веке. Может, военный профессионализм просто не подходит нашему национальному характеру? Мы воспитаны в уверенности, что погибать в бою можно только за Россию. Русскому человеку вовсе не понятно, как можно умереть за чужую страну, да к тому же всего лишь за среднюю московскую «офисную» зарплату. Или тем более за какие-то неясные идеалы французской революции двухсотлетней давности.

Легионеры рассуждают иначе: они здесь не ради денег и высоких слов о долге. Они здесь ради самих себя и своего мужского братства — в этом крепость духа легиона. В этом смысл легиона, который не поняли и не приняли большинство русских, вступивших в него «по большой нужде» в двадцатые годы прошлого века. Почему? Как и все эмигранты первой волны, они оставались русскими и не хотели ничего принимать «извне», а в Иностранном легионе есть только одна национальность — легионер.

Французы уверены, что легион умирает за них. И тут они ошибаются: легионеры равнодушны к стране, за которую воюют. И деньги их не очень-то интересуют. Французам и невдомек, что в действительности, сражаясь за интересы Франции, легионеры умирают за своих товарищей, за свою новую семью, за дом на чужбине — за свой легион. И ни за кого больше.

И не предают, не переходят на сторону врага и не сдаются. Но дело здесь вовсе не во Франции, а в том, что для них «Честь и верность» — лозунг, начертанный на всех знаменах, это их личная честь и верность своему братству легионеров. А страна тут ни при чем…

Смена сеньора, то есть работодателя, в Европе была делом привычным еще до расцвета наемничества: уже в XII веке во время Первого крестового похода солдаты легко переходили от одного «патрона» к другому, это считалось нормальной практикой — армейский «юрьев день». И дело было не только в своевременной выплате жалованья, но и в личных качествах «патрона» — его удачливости, военной доблести и связей с «сильными мира сего».

Исследователь Филипп Контамин полагал, что термин «наемник» может быть применен только к тем воинам, которые совмещают в себе три качества: это военные профессионалы, которые ничего другого делать в жизни не умеют, кроме мастерского владения различными видами оружия. Это «лица», выполняющие свою «работу» за денежное вознаграждение. И, что крайне важно, это — «апатриды», то есть люди, лишенные своего отечества. Пожалуй, это вполне подходит к легионерам, но что делать с теми легионерами, которые пишут картины и стихи? Строят дома и дороги и проводят археологические раскопки?

К этому стоит добавить, что есть и те, кто вовсе не обладает болезненным «чувством родины». Это — «граждане мира», как принято говорить в наши дни о космополитах. Однако в случае солдат-наемников речь идет скорее о тех, кто в силу разных обстоятельств, а не собственного сознательного выбора, лишился отечества. Как, например, воины Добровольческой армии после эвакуации из Крыма вступали в легион не от хорошей жизни…

И все же для того, чтобы стать хорошим наемным солдатом, нужно не только научиться воевать, но и иметь хотя бы какую-то идею в голове, хотя бы потому, что просто «зарабатывать деньги» может и надоесть, как и всякий любой однообразный труд ради прокорма семьи.

Однажды капитана легиона де Бонелли, известного в конце XIX века поэта, автора нескольких лирических циклов о легионерах, после его творческого вечера во Французской академии спросили, кто же такие легионеры, о которых он так тонко пишет. Лирический поэт ответил не задумываясь: «Наемники, конечно. Чтобы жить, нужно есть!»

Так кто же такие легионеры? Наемники или добровольцы? Казалось бы, на этот вопрос есть только один ответ: кем ты себя ощущаешь в семье легионеров, тот ты и есть на самом деле. В действительности, они не то и не другое. Они относятся к редкой породе людей, которых рождает любая эпоха перемен, — искатели приключений.

Легионер и Алжир

Так поет шансонье Энрико Масиас…

В коробке передач заскрежетало. Старенький автобус «Рено» натужно взвыл, затрясся и пошел на штурм очередного пригорка. Дорога по плоскогорью Орес, что на востоке Алжира, пыльная и узкая. Еще в прошлом веке ее проложили саперы-легионеры. Она петляет среди желтых скал, выжженных сахарским солнцем. Внизу в ущельях, где весной набухают водой уеды, еще зеленели чахлые кусты — память о прошедшей зиме… «Лето только начинается. Впереди у нас отпуск… Как хорошо! Наш с Мари первый отпуск, — подумал Моннеро. — Будет что рассказать друзьям… Не верится, но уже в субботу мы будем снова в Париже!» Они с Мари иногда скучали по родному городу, друзьям и посиделкам в сигаретном дыму во время бесконечных споров в кафе на тему «как нам обустроить Францию»… Впрочем, они сами напросились учить детей в деревне в этом отдаленном уголке горного Алжира. А как же иначе? Они — социалисты, а значит, должны делом доказать, что доброта, самопожертвование и просвещение могут изменить мир к лучшему. В деревне к ним отнеслись сначала настороженно, а потом приняли как своих: в них не было заносчивости, как в большинстве французов…

 — Это прекрасно, что вы придумали такие экскурсии, месье-мадам! Собирать гербарии и составлять коллекции минералов с детишками! Жениаль! — в чисто французской манере восхищался попутчик Хадж Садок, пожилой чиновник местной управы. — К сожалению, наши люди не очень-то интересуются теми местами, где живут! Вы правы: интерес к жизни нужно прививать с детства!

 — Уверяю вас, мон шер Хадж, наши люди — такие же! Парижан ничуть не волнует, что происходит за пределами их «картье», историю которого они даже не знают… — примирительным тоном парировал учитель.

Месье Садок оказался приятным собеседником и много знал об Оресе. Его было интересно слушать:

 — Вы уже находили аметистовые друзы, месье Мон-неро? Как, нет?! О, у нас в Оресе попадаются такие прекрасные экземпляры! Приезжайте после отпуска ко мне в гости: я вам покажу свою небольшую коллекцию. В молодости, признаться, я тоже немного увлекался минералогией!