Александр III и его время

«К концу ужина, — продолжает Александр Михайлович, — трое его детей были приведены их гувернанткой в столовую. Старшему мальчику Георгию было восемь лет. Он вскарабкался на колени к императору и начал играть с его бакенбардами. «Скажи мне, Гого, как твои имя и фамилия?» — спросил Александр. «Я князь Георгий Александрович Юрьевский», — ответил мальчик. «Хорошо, мы все очень рады с вами познакомиться, князь Юрьевский. Скажите, князь, хотели ли бы вы стать великим князем?» — «Пожалуйста, Саша, не надо…» — нервно перебила княгиня…

Когда мы возвращались домой, — заканчивает Александр Михайлович свой рассказ, — моя мать сказала отцу: «Что бы ты ни говорил, я никогда не признаю эту авантюристку. Я её ненавижу! Она достойна презрения. Как смеет она в присутствии всей императорской семьи называть Сашей твоего брата» (50, с. 45).

Неприязнь членов династии Романовых к княгине Юрьевской подтверждается также письмом великой княгини Марии Павловны, жены младшего сына императора великого князя Владимира Александровича Гессенскому принцу Александру, брату покойной императрицы. «… Эта женщина, которая уже четырнадцать лет занимает столь завидное положение, — пишет Мария Павловна, — была представлена нам как член семьи с её тремя детьми, и это так грустно, что я просто не могу найти слова, чтобы выразить моё огорчение. Она является на все семейные ужины, официальные или частные, а также присутствует на церковных службах в придворной церкви со всем двором. Мы должны принимать её, а также делать ей визиты… И так как её влияние растёт с каждым днём, просто невозможно предсказать, куда это всё приведёт. И так как княгиня весьма невоспитанна и нет у неё ни такта, ни ума, вы можете легко себе представить, как всякое наше чувство, всякая священная для нас память просто топчется ногами, не щадится ничего» (196, с. 575).

Процитированные здесь свидетельства ближайших родственников императора не оставляют сомнений в драматизме личной жизни Александра II, вина которого была в том, что он любил женщину, всецело разделившую его судьбу, женился на ней церковным браком и узаконил своих детей от неё. Сам Александр считал «вступление в этот брак долгом совести и чести» (187, т. 3, с. 27).

Большинство великих князей также имели любовниц и вторые семьи, кроме официальных, но они лицемерно умалчивали об этих своих связях ради общественного мнения, боясь повредить своему престижу и положению. Александр же, узаконив свою любовь с княжной Долгорукой, нанёс весьма серьёзный удар по своей репутации в семейном кругу. Несомненно, он глубоко переживал всю эту конфликтную ситуацию.

Эти обстоятельства, не меньше чем внутриполитические неурядицы России, тяжко угнетали этого гуманного и честного человека. Несмотря на своё мужество и присущий ему фатализм, «всемогущий» император постоянно сознавал, что его жизнь подвергается ежедневной опасности. Под влиянием этих предчувствий он ещё в 1876 г. (8 сентября) в Ливадии составил подробное духовное завещание, в котором не забыл никого из своего многочисленного семейства и своих приближённых (23, оп. 1, ед. хр. 948, л. 2-14). В 1880 г. (11 сентября) снова в Ливадии он возвращается к завещанию, где определяет материальное обеспечение своей молодой супруги Е. М. Долгорукой и их детей в сумме более 3 млн рублей. К завещательному распоряжению он присоединил письмо на имя наследника, датированное 9 ноября 1880 г. (205, с. 82—83).

5. «КОНСТИТУЦИЯ» ЛОРИС-МЕЛИКОВА

Верховная распорядительная комиссия просуществовала всего шесть месяцев и была ликвидирована указом 6 августа 1880 г. (2 ПСЗ, т. LV № 61279).

Последовала некоторая реорганизация центральных государственных органов: упразднялось ненавистное III Отделение собственной Его Величества канцелярии с передачей его дел Министерству внутренних дел. Министром внутренних дел и шефом жандармов назначается граф М. Т. Лорис-Меликов, удостоенный получить 30 августа того же года всемилостивейший рескрипт и самый высокий знак отличия — орден Андрея Первозванного. Александр II писал графу: «Прискорбные события последних лет, выразившиеся целым рядом злодейских покушений, вынудили меня учредить под главным Вашим начальством верховную распорядительную комиссию и облечь Вас чрезвычайными полномочиями для борьбы с преступною пропагандою, пытавшеюся путём насилия поколебать спокойствие дорогого нам отечества…

Последствия вполне оправдали мои ожидания. Настойчиво и разумно следуя в течение шести месяцев указанным мною путём к умиротворению и спокойствию общества, взволнованного дерзостью злоумышленников, Вы достигли таких успешных результатов, что оказалось возможным, если не вовсе отменить, то значительно смягчить действие принятых временно чрезвычайных мер, и ныне Россия может спокойно вступить на путь мирного развития» (5, оп. 1, ед. хр. 113, л. 3 об.). К сожалению, дальнейший ход событий не оправдал этих надежд. Государственная работа на Руси — бремя крайне тяжёлое, потому что принимающий его несёт ответ не только за дело своих рук, но и за многих своих предшественников. Лорис-Меликов принял портфель министра внутренних дел именно при таких неблагоприятных условиях и в короткое время своего служения на этом посту не успел, конечно, изменить их существенно.

Хотя народовольцы время от времени напоминали о себе подпольными изданиями и, хотя Лорис-Меликов знал, что главные деятели этой организации, названные арестованным в 1879 г. Г. Д. Гольденбергом за убийство в Харькове князя Д. Н. Кропоткина, ещё на свободе, однако, обманутый временным прекращением террористических актов, он стал думать, что этот враг почти уничтожен или, по крайней мере, сильно ослаблен, не подозревая насколько глубоко эта организация пустила корни.

Успокаивая и смягчая нетерпение более горячих либералов в личных беседах и переговорах, широко им практиковавшихся, Лорис-Меликов предпринял в то же время сенаторские ревизии в разных губерниях Российской империи.

Сенаторские ревизии имели вообще хорошие последствия, но в целом они как административные ревизии были недостаточны тогда, когда радикально изменившийся социальный и экономический строй требовал полного переустройства форм местного быта.

При назначении Лорис-Меликова министром внутренних дел вся иностранная печать возликовала и предсказывала «новую», «счастливую» и «спокойную» эру всей России… безопасность… и очищение страны от «революционно-социалистической-анархической филоксеры!» (там же, л. 6 об.). Многие ожидали, что он займётся столь необходимым преобразованием губернской администрации, поможет вызвать к жизни земские элементы, свяжет в одно целое разрозненные земские силы и даст волости и уезду ту самостоятельную и разумную жизнь, которая послужила бы краеугольным камнем развития народного благосостояния и залогом будущей правильной связи народной массы с царём-самодержцем.

Печать после первого знакомства с графом Лорис-Меликовым ожидала для себя широкой будущности и значительной свободы. Литературные кружки всех оттенков чувствовали себя как бы поощрёнными. Образовался комитет для пересмотра Положения о печати (там же, л. 4). Но мало-помалу всё вернулось к прежнему неопределённому и туманному положению дел.

28 января 1881 г. Лорис-Меликов представил царю свою программу (3, 1918, кн. А-5, с. 162). В первой её части предлагались: расширение прав земств и печати, частичная децентрализация административного управления, определённые финансовые и экономические меры, в том числе завершение крестьянской реформы и понижение крестьянских платежей. Разработку этих мероприятий предполагалось осуществить во временных подготовительных комиссиях, учреждённых в Петербурге, с широким участием в них представителей от земств и городских дум.

Подготовленные материалы должны были поступить в Общую комиссию, а затем в Государственный совет, куда также включались выборные от губерний. Эта программа получила наименование «конституции Лорис-Меликова». Проект её обсуждался в Особом совещании и в основном был одобрен. 17 февраля 1881 г. Александр II утвердил журнал Особого совещания (там же, с. 172). В конце февраля на основе его был подготовлен проект правительственного сообщения о созыве представителей земств.