Воланд и Маргарита

Здесь следует отметить активное противопоставление позиции «евангелиста»-мастера каноническим источникам. Труд Воланда и мастера вступает в спор с Новым Заветом. Оспаривает Новый Завет и атеист Берлиоз, сторонник мифологической теории, становясь союзником Воланда. Саркастическая реплика Воланда Берлиозу двусмысленна: цитируя рассуждения самого Берлиоза, Воланд одновременно и подтверждает, и разрушает убеждение в ложности евангельских событий ссылкой на Берлиозов авторитет как на бесспорный, ибо явно иронически относится к познаниям Берлиоза, знает им цену.

Булгаков довольно язвительно характеризует познания Берлиоза в области истории христианства. «Начитанный» Берлиоз «очень умело указывал в своей речи на древних историков, например на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в пятнадцатой книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых „Анналов”, где говорится о казни Иисуса, – есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка» (с. 425).

Надо отметить, что в рассуждения Берлиоза вкрались одна существенная ошибка и одна неточность, недопустимые в серьезном разговоре. Во-первых, у Иосифа Флавия [5] есть два упоминания об Иисусе Христе, споры о подлинности которых велись в начале ХХ века. Довольно развернутую характеристику Иисусу Христу Флавий дает в своей книге «Иудейские древности. Археология» (18.3), где упоминает и брата Его Иакова (20.9.1). Существует славянский перевод «Иудейской войны» Иосифа Флавия со спорной, но интересной вставкой об Иисусе Христе.

Что касается «Анналов» Тацита, то фраза о казни вообще не содержит личного имени. Рассказывая о пожаре Рима во времена Нерона, Тацит говорит о христианах и их учителе: «Христос был казнен в правление Тиверия прокуратором Пилатом» (Анналы. 15.44), но имени Его не называет.

И совсем некстати звучит упоминание имени Филона Александрийского, которого Энгельс называл «отцом христианства», исходя из учения Филона о Логосе – посреднике между Богом и людьми. Хотя Филон нигде не говорил об Иисусе Христе, тем не менее его философско-мистические взгляды оказали существенное влияние на догматическое христианство. Кроме того, Филон Александрийский вовсе не был «историком древности», он был теологом и философом-мистиком.

Кто же такой «красноречивый до ужаса» [6] Михаил Александрович Берлиоз, которому выпала честь первым приветствовать Воланда в столице и освободить для него собственную квартиру? Ясно, что никакой случайности в выборе Воландом собеседников на Патриарших быть не могло.

Жизнь «председателя правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактора толстого художественного журнала» (с. 423) Берлиоза «складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык» (с. 424).

И вот в тот вечер, когда он вознамерился прочесть плохо образованному поэту Ивану Бездомному краткую лекцию по истории религий, он увидел «галлюцинацию» – Коровьева (Иван в тот момент Коровьева не видел; «галлюцинация» вступила в реальный мир шутом Коровьевым чуть позже). Заметим, что никакими психическими отклонениями Берлиоз не страдал; «галлюцинацию» он увидел на самом пороге смерти: Коровьев пришел за душой бедного редактора и дал ему это понять, явившись призраком, который, «не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо» (с. 424). Естественно, атеист Берлиоз не смог понять смысла этого качания, но «ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза» (с. 425).

Зачем-то понадобилось нечистой силе страшно пугать Берлиоза, предсказывать ему смерть, наблюдать за этой смертью, вселяться в его квартиру, да еще и похитить голову председателя МАССОЛИТа, чтобы на балу Маргарита пила из нее кровь убитого Майгеля.

Идентичность фамилии главы МАССОЛИТа и фамилии знаменитого композитора мало что объясняет, но вызывает в памяти «Фантастическую симфонию» Гектора Берлиоза, две последние части которой изображают шествие на казнь и адский шабаш, куда после казни попадает душа. Так, с именем Берлиоза (а через его посредство и со всем миром «Дома Грибоедова») изначально связывается тема искупления, казни, судного дня, реализующаяся затем в сцене бала у Воланда, где Берлиозу произносится окончательный приговор, – отмечает Б. Гаспаров.

Но почему же расплату за «весь Грибоедов», то есть за новый литературный мир, несет именно Берлиоз? Несомненно, он должен иметь какое-то отношение к травле мастера, иначе не объяснить пристальный интерес Воланда к скромной фигуре этого литератора.

Должность Берлиоза – главный редактор литературного журнала, возможно, он литературный критик. Мастер имеет прямое отношение к литературе как автор романа. Очевидна связь Воланд – мастер – Берлиоз на литературной основе: вдохновитель – творец – критик.

В свете Фаустовой темы в этом тройном альянсе возникают скрытые смысловые ассоциации. Музыкальная фамилия Берлиоз в легендах о Фаусте имеет для современного читателя свой музыкальный аналог – Вагнер. Так зовут слугу Фауста. Гектор Берлиоз и Рихард Вагнер – с одной стороны; мастер и Фауст, по ассоциации, – с другой. Вообще прямо означенной связи мастера и Берлиоза в романе нет, но она явно подразумевается Булгаковым причастностью обоих к слову.

Если попытаться сравнить духовную «ведомость» мастера с «ведомостью» Берлиоза, то и здесь заметно нечто общее: мастер мистически связан с Воландом своим романом, то есть находится в его власти; Берлиоз, исповедующий атеизм, автоматически включается в «сферу» Воланда на бессознательном уровне. Иерархия Воланд – мастер – Берлиоз соблюдается.

Попробуем все-таки отыскать более прямые, личные связи мастера с Берлиозом, постараемся разобраться в литературном окружении Берлиоза и мастера. Как явствует из рассказа мастера, он отнес свой роман в две редакции, какие – неизвестно. Один редактор роман не напечатал, сославшись на то, что с рукописью должны ознакомиться «другие члены редакционной коллегии, именно критики Латунский и Ариман и литератор Мстислав Лаврович» (с. 559). Постепенно выясняется, что Латунский и Лаврович связаны с МАССОЛИТом, то есть с Берлиозом. Во-первых, Лаврович в вечер встречи главы МАССОЛИТа с Воландом оказывается на своей даче в Перелыгине, что выясняют по телефону разыскивающие Берлиоза литераторы. Перелыгино – вотчина МАССОЛИТа, о чем прямо говорит Булгаков. Латунский идет за гробом Берлиоза, занимая почетное место: «с краю в четвертом ряду» (с. 640), то есть поблизости от тела. Кроме того, Латунский живет по соседству с членами правления МАССОЛИТа, фамилии которых читает Маргарита на доске: «Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников, Латунский...» (с. 652). О том, что Двубратский, Квант и Бескудников имеют прямое отношение к МАССОЛИТу, мы узнаем на с. 474–475, где перечисляются литераторы, собравшиеся на совещание и ждущие Берлиоза. Какое совещание предстоит, прямо не сказано, но, поскольку они собрались «в комнате Правления МАССОЛИТа» (с. 474), вероятно, это заседание Правления, членами которого они являются.

Замыкает цепь «массолитовцев» секретарша из рассказа мастера, опознанная Иваном Бездомным: «Лапшённикова, секретарь редакции, – усмехнувшись сказал Иван, хорошо знающий тот мир, который так гневно описывал его гость» (с. 559).

Итак, ни Лаврович, ни Ариман, ни Латунский не присутствуют среди ожидающих Берлиоза на заседании только потому, что они не члены Правления МАССОЛИТа, хотя и входят в редакционную коллегию вверенного Берлиозу журнала. Похоже, именно Берлиоз был редактором, не напечатавшим роман мастера. Литературная травля, которой подвергся новоявленный писатель, была, судя по всему, сведением литературных счетов двух разных объединений, поскольку Ариман упрекает другого редактора, опубликовавшего «большой отрывок из романа того, кто называл себя мастером» (с. 559), в «беспечности и невежестве» (с. 560) в противовес осторожности и образованности Берлиоза. Через день последовала статья Мстислава Лавровича, и одновременно с ней мастер прочел статью Латунского. Все члены редколлегии выступили в едином страстном порыве обличения.