Всеобщая история кино. Том. Кино становится искусством 1914-1920

Следующие 22 кадра то переносят нас в дом, где мулат продолжает уговаривать девушку, то на улицу, по которой идет Стоунмен. Улицы заполнены неграми. Эта черная толпа контрастирует с толпой белых куклуксклановцев, которые заканчивают сборы. Приход Стоунмена является „спасением в последнюю минуту”.

Затем на протяжении 20 кадров клан не показывается. Когда мулат и Стоунмен, встретившись, поздравляют друг друга (Стоунмен не подозревает, что он только что спас свою дочь), Гриффит снова врезает кадр сбора куклуксклановцев. Эпизод спасения Элзи Стоунмен заканчивается планом собравшихся людей, который по своей длине превосходит любой из кадров этого эпизода. Он показывает сотни куклуксклановцев, во главе с Великим Драконом начинающих победоносную скачку.

В центре по-прежнему столкновение между Линчем и Элзи. Но клан, предназначенный для спасения чести белых, все время присутствует.

Короткие кадры напоминают зрителю о деятельности клана и способствуют усилению драматической напряженности, созданию ритма даже больше, чем сопоставление контрастных планов. Мулат и девушка чаще всего показаны в довольно приближенных планах (крупные планы в буквальном смысле нигде не вводятся). Их движения ограничены декорациями небольшой комнаты. Отряд ку-клукс-клана, напротив, движется на открытом воздухе и почти постоянно показан удаленным планом; впрочем, в двух сценах появление клана дано средним планом. Чередование кадров, снятых в замкнутом помещении и на открытом воздухе, в этой тюрьме, образованной стенами, и на вольном просторе, является приемом, драматический эффект которого несомненен. Гриффит не изобрел этот прием. В приключенческих фильмах уже давно стал классическим прием показа героини, томящейся в плену у разбойника и освобождаемой отрядом ковбоев, скачущих по горам… Гриффит внес в этот классический прием дополнительный элемент — кинометафору (быть может, не сознавая этого), — показав бурный поток, который сопутствует человеческому потоку — куклуксклановцам, — новшество, богатое по своим возможностям, впоследствии развитым и систематизированным Пудовкиным^[7].

Параллельный монтаж привел Гриффита к настоящему контрапункту образов. Можно продолжить сравнение с музыкой. В эпизоде, который мы только что проанализировали, развивается тема, уже намеченная перед этим в сцене смерти Флоры. Девушка, преследуемая „негром-ренегатом” Газом, спасла свою честь, покончив с собой. Ее брат, „маленький полковник”, явился слишком поздно. Белый, стремящийся спасти белую девушку от посягательства негров, — тема, вновь получившая развитие в сцене спасения Элзи Стоунмен, причем внезапное появление депутата занимает в ней меньше места, чем сбор куклуксклановцев. Наконец, в финале тема ширится, стремится к эпопее, становится завершением и драматической кульминацией фильма: это „спасение в последнюю минуту” кланом семьи Камеронов, осажденной негритянским отрядом Линча. Так же и композитор, вводя в симфонию музыкальную фразу, развивает ее, затем оставляет, снова возвращается к ней, развивает еще больше, вновь оставляет и дает ей полное развитие лишь в финале. Таким образом, Гриффит использует все возможности параллельного монтажа, и каждый раз, возвращаясь к теме спасения, он развивает ее с возрастающей полнотой средствами параллельного монтажа.

Однако самой замечательной из всех трех последовательно развивающихся тем является первая, тема смерти Флоры. Последняя тема — „спасение кланом Камеронов” — в свое время прославлялась и превозносилась; но, хотя она и сделана блестяще с технической точки зрения, в ней главным образом используются приемы, ставшие слишком традиционными и уже канонизированные. Сцена же смерти Флоры замечательна своей эмоциональностью и простотой приемов.

Вся она целиком снята на натуре, в сосновом лесу. Флора, покинув отчий дом, уходит от ручья и углубляется в лес. В кадре, превосходно построенном и снятом, преобладают сухие ветви без листьев — можно сказать, кости деревьев, — нависшие над девушкой. Сразу же после этого начинается роковая погоня; предыдущий незабываемый кадр был ее предзнаменованием.

По этому поводу необходимо отметить важную роль фотографии Битцера в фильмах Гриффита. Без сотрудничества этого оператора фильмы Гриффита, быть может, в значительной мере утратили бы свою ценность. Билли Битцер учился мастерству вместе с Гриффитом в студии „Байограф”. Он был верным сотрудником знаменитого режиссера в дни апогея его творчества. Битцер обладал поистине удивительным чувством композиции и кадра. Изумительно все то, что он сумел создать средствами, находившимися тогда еще в зачаточном состоянии, — при помощи аппарата Патэ модели того времени — простого ящика, оборудованного ручкой, почти такого же, как примитивный аппарат Луи Люмьера. Битцер, бесподобный фотограф, только в исключительных случаях использовал искусственное освещение. Он ограничился тем, что применил его еще весьма примитивным способом в нескольких батальных сценах, развернувшихся ночью как бы при свете пожаров. И, напротив, Билли Битцер умеет использовать с непревзойденным мастерством возможности естественного освещения. Его редкостное чувство кадрирования всегда позволяет ему схватывать все самое существенное. Сами по себе его фотографии чаще всего проникнуты какой-то необыкновенной патетикой. И, наконец, оператор сумел неликолепно использовать все возможности натурных съемок: кадры, снятые им на натуре, почти всегда лучше снятых в павильонах.

Замечательный кадр Билли Битцера, предваряющий сцену смерти Флоры, создает напряженность, подготовляя к драматической погоне. Дается простое противопоставление грубого черного человека и чистой девушки в белом, которой суждено стать жертвой его звериных инстинктов. Бесплодные поиски „маленького полковника” усиливают драматическое напряжение. Пейзаж становится более диким, когда ритм погони убыстряется. Со скалы, откуда бросается Флора, на мгновение показывается благодатный край, плодородные долины, „Страна Дикси”, воспетая в романах, написанных сторонниками Юга. Если бы нам удалось мысленно отвлечься от отвратительного расизма и лживой пропаганды, которыми отравлена вся эта сцена, мы бы признали ее драматические и пластические качества. В этой сцене смешиваются теплота и какой-то садизм, как и в более позднем фильме „Сломанные побеги”.

Сцена Питсбургской битвы дана совсем в ином виде, тема спасения в ней не возникает, параллельный монтаж принимает иную форму.

Великолепное панорамирование, которым начинается этот эпизод, уже описанный нами (беглянка и армии в походе), само по себе выявляет здесь две темы: описание ожесточенного сражения и страданий, которые война приносит гражданскому населению. Чередование двух тем обусловливает весь монтаж. Иногда Гриффит пытается даже объединить их в одном кадре: каше горизонтально или по диагонали разделяет экран, позволяя режиссеру одновременно показывать Питсбургскую битву и объятую пламенем Атланту, по улицам которой мечется обезумевшая толпа беженцев… Эта попытка, давшая посредственные результаты, была новой разновидностью изображения „мечтаний героя, передававшихся при помощи впечатывания — приема, ставшего традиционным с начала века. Прием этот не имел будущего, но для Гриффита он был логическим завершением параллельного монтажа, объединяя два элемента в одном кадре.

Батальные сцены занимают наибольшее место в эпизоде. В сценах „бедствий войны” самыми впечатляющими являются кадры, показывающие семью Камеронов в тревоге и отчаянии. Они связывают великую историческую трагедию с личной судьбой героев. Но, как ни впечатляющи эти короткие сцены, они тем не менее неудачны. Убогие декорации в павильоне контрастируют с богатством находок при съемках на открытом воздухе, сделанных Билли Битцером, а напыщенная игра актеров — с той непосредственной простотой, которую подмечаешь в выражении лиц участников батальных сцен.

Давая описание битвы, Гриффит умело использует все планы — от очень дальнего до самого приближенного. Дальним планом (long shot) чаще и удачнее всего показан общий вид поля битвы — равнины, которой придают объемность и глубину дымовые завесы, повисшие то тут, то там, — съемка производилась с вершины холмов. Наиболее впечатляющий кадр, снятый приближенным планом, изображает руки южан, бережно делящие хлебные зерна, только что поджаренные в печке, — это сильная картина, показывающая невзгоды армии. Именно в батальных сценах Гриффит всегда умело чередует кадры, показывая личные деяния ближним планом и массовые сцены боя — дальним. Этот прием придает живость показу битвы. Она достигает драматической кульминации в тот миг, когда очертя голову идет в атаку „маленький полковник”, водружающий знамя южан в жерле пушки противника…