Культура заговора: от убийства Кеннеди до «секретных материалов»

В важной статье о параноидальном стиле в революционной Америке Гордон Вуд утверждает, что конспирологические теории, бытовавшие в XVIII веке и рисовавшие мелкие группы заговорщиков, тайно влияющих на ход общественной жизни, были во многом созвучны тогдашним более широким представлениям о движущих силах истории. Тем не менее, как и Поппер, Вуд настаивает на том, что конспирологи XX века все извратили. Он утверждает, что в XIX веке с развитием общественных наук, рассматривавших историю скорее как результат действия абстрактных сил, а не отдельных заговорщиков, толкование событий в конспирологическом духе «стало все больше казаться примитивным и странным». [21] Тот факт, что конспирологические теории уцелели и в XX веке, продолжает Вуд, можно объяснить лишь за счет «умственных отклонений, параноидального стиля, характерного для психического расстройства», к которому склонны маргиналы и бесправные люди. Вуд пишет, что «после возникновения современной социологии» объяснение событий с помощью конспирологических теорий стало «еще более упрощенным»:

В итоге Вуд приходит к выводу, что конспирологи просто-напросто не понимают хода исторического развития. Эту точку зрения можно встретить в многочисленных журнальных статьях и научных исследованиях. Однако, как будет видно из примеров, приведенных в этой книге, в наше время конспирологические теории выражают повсеместную утрату доверия к этим самым «мудрым социологам», равно как и к их модели исторических причинно-следственных связей. Своими непростыми и зачастую противоречивыми «концепциями сложных причинно-следственных связей» в нашем «постиндустриальном, насыщенном наукой обществе» теории заговора вместе с такими новыми науками, как экология и теория хаоса, теперь бросают серьезный вызов традиционным моделям исторического развития. Отсюда следует, что конспирологические теории последних десятилетий тяготеют не столько к тому, чтобы питать банальную внутреннюю убежденность, сколько укреплять усиливающиеся сомнения и неуверенность по поводу даже самых общих предположений о Том, Что Происходит На Самом Деле.

После разоблачений конспиративной деятельности правительственных организаций, всплывших на волне Уотергейта в середине 1970-х годов, априорный отказ от конспирологической теории стал для многих американцев менее убедительным. И в самом деле, как об этом более подробно говорится в первой главе, квазипараноидальную герменевтику подозрения в настоящее время многие американцы, в том числе и научное сообщество, принимают как должное. Впрочем, тех, кто настаивает на обвинениях в параноидальном стиле, редко удается переубедить на том основании, что, коль скоро отдельные конспирологические теории оказались правдой, значит, все конспирологическое мышление больше нельзя приравнивать к бреду. Они настаивают на том, что разоблачения, подобные Уотергейту или операции «Иран-контрас», не служат доказательством какой-то сумасшедшей теории заговора, а являются плодом особых журналистских расследований. Если какая-то конспирологическая теория оказывается верной, то она уже описывается как прозорливый исторический анализ (и наоборот, если историческая теория оказывается безосновательной, ее нередко причисляют к теориям заговора и отказываются от нее). Все дело, разумеется, в том, что практически никто в открытую не говорит, что вери г в некую теорию заговора как таковую. К примеру, те, кого обвиняют в том, что они отстаивают конспирологические теории, касающиеся гибели Дж. Ф.К., настойчиво утверждают, что они расследуют убийство президента, а вовсе не являются любителями заговоров. Получается, что в конспирологические теории верит кто-то другой.

Для многих комментаторов конспирологические теории по определению замешаны на обмане, являются упрощенческими и вредными, а все, что не соответствует этим характеристикам, уже не считается конспирологической теорией. Поэтому неудивительно, что при таком подходе теории заговора почти автоматически попадают под критический разгром. Так, Робинс и Пост настаивают на том, что, хотя подозрительность сама по себе и может обладать адаптивной полезностью (этот термин позаимствован ими из эволюционной психологии), параноидальная подозрительность — это плохо. [23] С той же прямотой дает определение теории заговора и Пайпс (не в последнюю очередь потому, как мы уже знаем, что тем самым он подсовывает читателю руководство, помогающее обнаружить вирус паранойи, который необходимо искоренить из иммунной системы тела политики).

Пайпс разбивает все конпспирологические теории на две группы: «мелкие конспирологические теории», которые питаются страхом перед людьми, пытающимися вырваться вперед на каком-то местном уровне, и «мировые теории заговора», где речь идет уже о страхах перед политическим господством некой враждебной силы, нацелившейся на весь мир. [24] Пайпс повторяет определение Хофштадтера, рассматривая параноидальный стиль не столько как склонность «то гут, то там видеть заговоры в американской истории», а как веру в ««обширный» или «гигантский» заговор как движущую силу исторических событий» (PS, 29, курсив автора). Поскольку мелкие теории заговора (и даже некоторые мировые) не приводят к измеряемым политическим злодеяниям, Пайпс и другие комментаторы заранее исключают те разновидности конспирологических теорий, которые способны поставить под сомнение их модель теории заговора.

Сам по себе термин «конспирологическая теория» часто звучит уже как оскорбление, обвинение в плоском, твердолобом мышлении на грани умственного расстройства. Стоит какую-нибудь концепцию назвать конспирологической, как дискуссия на этом зачастую и заканчивается. И все же одна из задач настоящего исследования заключается в том, чтобы проследить, как и почему отдельные представления об исторических событиях и повседневной жизни становятся конспирологическими теориями и переходят в разряд параноидальных, тогда как другие — нет. Вместо того чтобы подходить к конспирологии с золотым стандартом рациональности, которой им будет зачастую не хватать, целесообразнее попытаться понять, как они работают в качестве едва сформулированных подозрений по поводу того, кто контролирует ход событий в мире, где все становится взаимосвязанным. В отличие от ограниченных определений теории заговора, которых придерживается большинство комментаторов, в этой книге рассматривается широкий спектр представлений о конспирологических теориях, начиная с тщательно разработанных теорий до нестойких подозрений о каких-то тайных силах. Некоторые из этих форм повседневной конспирологии едва ли относятся к теориям заговора в их традиционном понимании. Заданного набора признаков, по которым можно установить принадлежность какой-либо точки зрения к конспирологической теории, не существует, так что во многих случаях какие-то взгляды становятся конспирологическими лишь на том основании, что от них отказались. На самом деле одним из важнейших сдвигов в функции и формате конспирологического мышления за последние десятилетия стал переход от целенаправленного продвижения отдельных демонологических концепций к более изменчивой и противоречивой риторике паранойи, пронизывающей всю повседневную жизнь и культуру. [25]