Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций

Не стоит забывать, с одной стороны, о ценности универсальных, широкомасштабных знаний, а с другой — об узкопрофессиональной квалификации. Перекос в одну из сторон, дисбаланс фундаментального и профильного образования, игнорирующий упомянутый выше методологический базис, рождает интеллектуально-кастрированного субъекта. Именно перекос в сторону профильности скорее всего стоит ожидать от образования, руководимого рынком. Перед фундаментальными, а потому невостребованными специальностями забрезжит перспектива их закрытия. Однако многие невостребованные специальности (история, филология, философия) в силу своего фундаментального богатства вносят большую лепту вдело формирования методологического оснащения учащегося. На их место по законам рынка приходят специальности типа «туризм» и «менеджмент», которые ориентированы на узкий прагматизм и в намного меньшей степени формируют методологический интеллект. Соответственно, исчезает сам институциональный базис для качественного образования, а не просто обучения неким полезным практическим навыкам. Без фундаментальных знаний — студент просто функциональный винтик, не отличающийся мыслительной гибкостью, самостоятельностью, творческим мышлением и кругозором; специалист узкого профиля. Без узкой квалификации — он теоретик, распыляющийся во все стороны и сферы, много знающий, но почти ничего не умеющий. Принципы фундаментальности и практической направленности должны быть гармонично переплетены. Именно человека, вобравшего в себя таковую многосторонность, следует называть культурным, интеллектуально развитым, нравственным, творческим и компетентным.

Проблема знания, его накопления и прироста далеко не самая актуальная для современности. Она была актуальна тогда, когда знаний было мало. Сейчас же, в век глобального знания (и, соответственно, глобального псевдознания, мифа) в большей степени актуализируется проблема понимания. Понимание — это надстройка над знанием, более высокий уровень, который достигается, в первую очередь, не путем простого накопления и прироста знаний а путем методологического осмысления действительности, зачаток которого мы видим в декартовском императиве сомнения. Скептический дух сомнения служит вакциной от догматизации. Конечно, в информационную эпоху скепсис не является панацеей, но, в отличие от слепой веры, он позволяет хотя бы частично отделять зерна от плевел на когнитивном поле, приобретать не столько убеждения, сколько способ приобретения убеждений. И если Ф. Бэкон отождествлял знание с силой, то сегодня более справедливо отождествлять понимание с силой.

Оценивая качество современного высшего образования, несложно прийти к выводу о сомнительности этого качества. Что-то уж много среди выпускников узколобых схоластов, видя которых, трудно поверить в наличие у них диплома о высшем образовании. И «заслуга» в этом принадлежит не только некоторым преподавателям, слабо разбирающимся в своих предметах, и не только некоторым студентам, откровенно не желающим учиться, у кого на лбу написано «не знаю и знать не хочу», но и тем приближенным к власти фигурам, которые создают государственные образовательные стандарты, чем определяют содержание, методологию и вообще специфику вузовского обучения. Вузов много, студентов много, но количество не всегда перерастает в качество. Если переименовать какой-нибудь колледж в университет (как милицию в полицию), университетом он от этого не станет. Конвейерное производство выпускников путем упрощения требований и исключения из вузов только за неоплаченные семестры создаст много дипломированных людей, и некоторые из них, возможно, станут представителями среднего класса, а вот интеллигенцией станут единицы. Можно сказать, что при расширении дипломирования происходит инфляция квалификаций; настоящая ценность дипломов падает. Образование дорожает, а отдача от него снижается. Вместе с тем образование становится более доступным не в финансовом, а интеллектуальном смысле, поскольку смягчение требований приводит к редукциионизации самого образования. Оно перестает рождать интеллигенцию. Деинтеллектуализация образования имеет далеко идущие последствия. Поколения, которые учились по новой «усовершенствованной» методике, не просто пойдут работать, но и пойдут преподавать. И качество их научно-педагогической деятельности будет соответствующим, рождающим еще более деинтеллектуализированных выпускников, которые, в свою очередь, сменят своих преподавателей. Деинтеллектуализация передается из поколения в поколение, становясь подобием наследственной болезни нашего времени.

Видимо, так называемое высшее образование будущего станет не образовывать студента, а всего лишь адаптировать его к окружающей реальности, к которой раз и навсегда адаптироваться невозможно, поскольку в эпоху гиперсобытийности и гиперинформатизации время сжимается за счет ускоряющегося потока происходящих в мире изменений. Адаптируясь (обучившись) один раз, выпускник встанет перед вызовом времени, требующем дополнительного обучения из-за устаревания освоенных истин, и так далее. Следовательно, методологический базис, позволяющий самостоятельно обновлять знания, окажется архиважным. Но едва ли такая упрощенная система сможет его дать.

Культура, основным содержанием которой является проедание ресурсов, а идеологами которой выступают К. Собчак, Тимати и т. д., обречена на упадок. Если раньше научные издания были на виду, то сейчас прилавки книжных киосков и магазинов заполнены дорогими глянцевыми журналами, познавательная ценность которых сравнима с рулоном туалетной бумаги; как говорилось в одном близком к теме анекдоте, «по многочисленным просьбам читателей со следующего месяца наш журнал будет выходить без текста и в рулонах». Если раньше по телевидению показывали героев производительного труда, то теперь экран пестрит «героями» потребления. Кстати, постоянно смотрящий телевизор человек не только перенимает соответствующий тип транслируемой культуры, но и формирует у себя превратное мнение о среднестатистическом доходе его соотечественников; ведь по телевидению чаще всего показывают ухоженных хорошо одетых людей, что подчеркивает высокий уровень их дохода, а зритель обычно экстраполирует их на общество в целом, убеждаясь в том, что по телевидению демонстрируют представителей среднего класса. У него создается впечатление о большом количестве таких людей, о некоей социальной норме, а не исключительности. И это впечатление подстегивает высокие запросы, которые ему кажутся если и не приземленными, но вполне нормальными, и побуждает к большим растратам и меньшей бережливости. Ведь телезвезды, как коллеги, друзья и соседи, входят в референтную группу и выступают образцами для подражания.

Что бы ни говорили в качестве критики в адрес советского периода, необходимо принять к сведению следующее: тогда уровень образованности был значительно выше, образование и нравственные ценности являлись на самом деле ценностями, а не периферийными явлениями, которыми они представляются сейчас, и не наблюдалось явления «потерянного поколения». Детей увлекали бесплатными, а потому доступными каждому кружками и секциями, они не были предоставлены на «воспитание» улице, в детской среде не происходило процессов дегуманизации, декультуризации и варваризации, как это происходит сейчас. В советском обществе не просто уровень образования и нравственности были выше; само общество можно смело назвать обществом нравственности и образования, информационно богатым обществом. Сегодня информационное богатство вытесняется оттуда, где оно было, и в мир приходит псевдоинформационный профицит. Современный молодой человек стоит на эволюционной лестнице значительно ниже среднего представителя советской молодежи.

Современные потребкультовые неженки есть выродки своих предков, принадлежащих к поистине героическим эпохам. Геройство побед и великих открытий сменяется потребительством. Можно сказать, происходит своеобразный цивилизационный откат как крайне регрессивная тенденция. Причин ему много, и упрощение образования является одной из них. Каждое новое поколение отличается все меньшим интеллектуальным и нравственным потенциалом.