Азбука последнего ритуала

"Дай Бог каждому подобную кончину"

Священник может сделать для умирающего немало. Долг близких попытаться понять, услышать уходящего, даже если он, кажется, не говорит ничего особенного.

Смерть - если человек внутренне, глубоко осознает её приближение ставит перед ним, независимо от того, верующий он или нет, одни и те же нравственные задачи: прощания и прощения, примирения с миром, оставляемым им, примирения, хотя бы и мысленного, с людьми, с которыми он жил на земле. Будет ли у него на это время? И если будет, то как он сумеет распорядиться им? Успеет ли? Или же уйдет с тяжестью на душе?

...Вспомним, как умирал один замечательный человек - великий и самый любимый в России поэт - Пушкин.

Бог и судьба дали ему три дня перед уже очевидной смертью. В физических муках, но в ясном сознании.

"Мы знаем, что дуэль Пушкина была не внешнею случайностью, от него зависевшею, а прямым следствием той внутренней бури, которая его охватила и которой он отдался сознательно... Добровольно отдавшись злой буре, которая его увлекла, Пушкин мог и хотел убить человека, но с действительною смертью противника вся эта буря прошла бы мгновенно, и осталось бы только сознание о бесповоротно свершившемся зле и безумном деле", - утверждал поэт и философ Владимир Соловьев.

Так ли это? Обратимся к тому, что доподлинно известно.

Какие великие изменения произошли в нем за эти три дня! Пушкин, ещё не зная, что скоро умрет, подосадовав, что ответным выстрелом не убил противника, а только ранил, в карете по пути с дуэли говорил другу Данзасу, что этим дело не кончилось: подлечатся и будут опять стреляться...

Все начало меняться дома, когда он узнал от врачей, что рана смертельна. Уходя, доктор Арендт сказал: "Еду к государю, не прикажете ли что сказать ему?" "Скажите, - отвечал Пушкин, - что умираю и прошу у него прощения за себя и за Данзаса". Другу за участие в дуэли секундантом грозило наказание. И Пушкин - первое, о чем подумал! - хотел, насколько возможно, отвести от Данзаса беду.

Пушкин просил позвать священника. Исповедался и причастился. Все три дня в доме были ближайшие его друзья.

Он приводил свои земные дела в порядок. Поговорил с Плетневым - о делах издательских. Данзасу продиктовал записку о своих долгах. Получил очень важное письмо - от царя: "Если Бог не велит нам более увидеться, прими мое прощение, а с ним и мой совет: кончить жизнь христиански. О жене и детях не беспокойся. Я их беру на свое попечение". Последнее - о жене и детях - было для Пушкина необычайно важным... И все это - при ужаснейших болях, время от времени утишаемых врачами малыми дозами опия.

Князь П.А. Вяземский вспоминал те дни: "...Прощаясь с детьми, перекрестил их. С женою прощался несколько раз и всегда говорил ей с нежностью и любовью. С нами прощался он посреди ужасных мучений и судорожных движений, но духом бодрым и с нежностью. У меня крепко пожал он руку и сказал: "Прости, будь счастлив!" Данзас, желая выведать, в каких чувствах умирает он к Геккерну (Дантесу. - Авт.), спросил его: не поручит ли он ему чего-нибудь в случае смерти касательно Геккерна? "Требую, отвечал он ему, - чтобы ты не мстил за мою смерть, прощаю ему и хочу умереть христианином"... Дай Бог нам каждому подобную кончину".

На грани "здесь" и "там"

Привычка быть живым

С античных времен существует "танатология" (от греческого "thanatos" - "смерть") - учение о природе, причинах и признаках смерти; к области танатологии относится и проблема облегчения предсмертных страданий человека. Но что такое смерть - при толкованиях и религиозных, и научных остается великой тайной.

Многие века и простые люди, и ученые доктора определяли смерть одинаково и просто: подносили зеркало к губам или прощупывали пульс. Но теперь возвращают к жизни даже после 20-минутной остановки сердца. В современной реаниматологии наступлением смерти принято считать необратимое прекращение деятельности головного мозга - отсутствие его биоэлектрической активности, регистрируемое специальными приборами. То есть смерть человека - это смерть мозга.

Действительно, разум, именно он, сторожит земную жизнь человека, разум - гарант его активности. Есть тому удивительные примеры. Вот случай, описанный Виктором Шкловским в 1920-е годы. Случай настолько разительный, что склонный к непростому изложению даже самых, казалось бы, простых вещей литератор поведал его почти протокольно.

"Я знал одну старуху. В молодости она была красавицей. Но я знал её, когда ей было 70 лет. Глаза уже провалились в огромные впадины. Шея стала тонкой, а на руках были видны синие, почти круглые, вены.

Этими руками старуха много стирала.

Жила она с двумя дочерьми, а дочери служили в статистике.

На стенах их квартиры висели гипсовые тарелочки с залитыми в них рисуночками из открыток. Квартира была очень чистая, но форточку открывали редко, чтобы не выпускать тепло. Часы в этой квартире шли на сорок минут вперед, для того, чтобы дочки не опаздывали на службу.

И так двадцать лет.

Дочкам было пятьдесят и сорок лет.

Я помню их седые головы, высокие лбы и странный, как будто морозный, румянец.

Звали старуху Анной Севастьяновной, а девичья фамилия её была Каменноградская.

Волосы у неё не выпадали до самой смерти и не сильно поседели. Мазала она их репейным маслом и на голове носила кружевную наколку с искусственными цветами.

Анна Севастьяновна за жизнь свою родила пятнадцать человек детей и очень много работала, а к семидесяти годам начала сильно болеть. К ней ходил доктор, платили ему по рублю. Перед приходом доктора старуха надевала чистую рубаху.

Раз пришел доктор. Лежит старуха слабая, умирает. Посидел доктор, и при нем тихо, спокойно, так, как отходят от Ленинградского вокзала поезда на Москву, без памяти, как будто совершая привычное дело, умерла старуха.

Доктор пошел домой написать свидетельство о смерти. Без этого было нельзя.

Осталась с мертвой старухой одна из дочерей. Одела. Сперва плакала. Потом ей стало страшно, и она ушла, захлопнув за собой дверь с французским замком.

Мертвая старуха осталась одна в своей квартире.

В темной кухне этой квартиры она стирала белье лет двадцать.

Комнаты этой квартиры стояли такие же - с тарелочками на стенах и с большим непружинным диваном, покрытым ситцем, и со столом красного дерева на одной ножке. Ничего этого старуха не видела, потому что лежала мертвая.

Врач жил недалеко - в соседнем переулке. Он написал свидетельство о смерти. Пришел и начал звонить в колокольчик. Были такие медные ручки, которые вытягивали на себя.

Звонил звонок в пустой квартире. А старуха лежала мертвая. Без пульса, без дыхания.

Звонок звонил и дозвонился до ещё не успевшего умереть мозга старухи. Мозга, который привык уже обходиться почти без крови.

Появилась мысль - звонят.

Анна Севастьяновна, не открывая глаз, встала, прошла в переднюю и открыла дверь.

Доктор увидел её и сел на пол. А она ему сказала:

- Простите, доктор, у нас все ушли.

Жила старуха после этого ещё три года.

Этот человек, как материал для создания условных рефлексов, был замечателен.

Семьдесят лет ей приходилось делать все самой, и она не выдержала неисполнения долга".

...И в моем роду (А.М.) тоже был немедицинский случай реанимации.

Мой дед, крестьянин, воевавший и в Первую мировую войну, и в Гражданскую в Чапаевской дивизии, лет до восьмидесяти работал колхозным кузнецом, а доживал свой век, перевалив уже за девяносто, в городской квартире, в Актюбинске. Почти совершенно слепой, оторванный от привычной ему сельской обстановки и обязанностей, он жил в неком полублаженном-полурастительном состоянии.

Это было днем. Дед лежал на кровати, спал. Обе дочери и бабушка были дома. Вдруг он перестал дышать. Зеркало, пульс - все показывало, что он умер. Женщины запричитали, заплакали, заголосили. Но случилось так, что почти в это же время к дому подъехала машина - приехал сын старшей дочери, мой двоюродный брат.