Малый народ и революция (Сборник статей об истоках французской революции)

Тэн ставит своей целью изучение якобинского общества, этого Малого Государства, которое рождается внутри большого, растет там и, наконец, там же господствует, но тем не менее не имеет ничего общего ни с его нравами, ни с законами, ни с интересами, ни с верованиями. Он прослеживает шаг за шагом путь Малого Народа, рассказывает о его боевом крещении весной 1789 г., о его первых битвах — 14 июля, 6 октября, о его победе над королем, о подчинении Ассамблеи, затем о его беспрерывной борьбе 1791 и 1792 гг., направленной к тому, чтобы подавить и подчинить себе нормальное общество и общественное мнение — большой народ, который весь прошлый год методично сбивали с

146

толку, и разъединяли, и насильно удерживали в этом состоянии разложения Конституцией 1791 г., большой абстрактной машиной, тормозящей любые нормальные процессы, но неспособной функционировать самостоятельно. Это завоевание большого народа малым — любопытная и требующая большого искусства операция, сто раз предпринимавшаяся и проваливавшаяся и, наконец, увенчавшаяся успехом, что напоминает работу лилипутов, связывающих спящего Гулливера. Нет ничего более затейливого и сложного, чем эта расстановка вокруг ничего не подозревающих масс того, что г-н Олар так удачно назвал «сетью» [71], то есть централизованной системы народных обществ, прежде всего обществ мысли — главного двигателя и нерва этого режима; затем, наряду с ними, целого арсенала диковинных инструментов, придуманных и созданных специально для этих обществ; прежде всего, это предвыборные органы: общинные управления, секции и секционные общества, центральные комитеты секций; административные: комитеты надзора, национальные агенты; судебные: революционные трибуналы; военные: национальная гвардия, революционная армия; и наконец, законы, самый знаменитый из которых — о подозрительных, кодекс о патриотических доносах, так хорошо сделанный нарочно для обществ, что общественность, когда она ожила после Термидора, не отделяет своей судьбы от их судьбы.

Время от времени зверь инстинктивно, наугад, начинает брыкаться и биться, грозя все разрушить; здесь требуется умение действовать так, чтобы каждое усилие только крепче затягивало узлы. И этого

147

удается достичь. «Великая работа», как говорил Малый Народ в 1789 г., совершилась. Жертва наконец повержена, связана по рукам и ногам, с кляпом во рту, не в состоянии ни двигаться, ни даже стонать. Тогда Малый Народ садится господином на это лежащее огромное тело, и кровопускание начинается. Начинает действовать революционное правительство — официальное, объявленное правление обществ мысли, Философии, Человечества, Свободных Людей, нового Града.

Если посмотреть на Малый Народ при свете дня — неприкрытый, без анонимной маски, которой он до сих пор не снимал, — то это будет самое странное явление. У него есть свое лицо, язык, даже вооруженные силы, и костюм, и культ, и идолы, наконец, политические обычаи, только его, его собственные, не имеющие себе подобных в человеческой практике. Тэн наблюдает и отмечает все это в жизни, с точностью и удивлением путешественника, высадившегося на необитаемом острове. Он показал нам Малый Народ, чего никто до него не смог сделать, одни — по неспособности увидеть целое, другие — потому что не рассматривали вблизи; и поэтому его труд стал откровением и знаменует собой большой этап в изучении революции.

Но, конечно, это все лишь этап, и мы не можем ограничиться удивлением. Как Малый Народ явился на свет и пришел к власти? Как возникло такое умственное чудо, как Шалье, Лебон, Сен-Жюст? Такое политическое чудо, как режим 1793 г., этот «деспотизм свободы», по замечательному выражению Марата? Вот что остается узнать, и о чем не говорит ни один из источников Тэна, ни даже проницательный Малле дю Пан, ни ученый Мортимер-Терно (мы видели почему). Пошел ли сам Тэн

148

дальше их, решил ли он эту проблему? В этом можно сомневаться. Признаем по крайней мере, что он первый ее поставил, этим самым отбросив решения, найденные до него, которые скорее отрицали эту проблему, вместо того чтобы ее решать. Они все разделяют один из двух основных тезисов, первый из которых можно назвать тезисом обстоятельств — это тезис сторонников Революции, а другой — тезисом заговора, к которому склонны ее противники. Рассмотрим их.

4. Тезис обстоятельств

Не Революция «начала первая» — никогда она не действовала иначе как под давлением внешних обстоятельств, которые она даже не могла предвидеть; таков тезис всех ее защитников. При помощи его пытаются доказать: 1) что ни в идеях, ни в чувствах людей 1793 г. нет ничего ненормального; что если их поступки нас шокируют, то это из-за того, что мы забываем о грозивших им опасностях, об «обстоятельствах»; и что на их месте любой человек с умом и сердцем поступил бы так же, как они; 2) что такие естественные чувства не могут не быть широко распространенными и что терроризм — это дело рук не какого-то меньшинства, но всей Франции.

А Тэн ничего не говорит об этих все объясняющих обстоятельствах: что же удивительного в том, что его книга — загадка? Г-н Олар, напротив, продвинул этот важный тезис дальше, чем кто-либо, развил его, добавив слово «военные» (обстоятельства), что позволяет защитникам оправдывать действия

149

Революции вплоть до последних актов Террора. Так, получается, что убийство священников в Аббатстве было вызвано вторжением пруссаков; что из-за побед Ларошжаклена пришлось гильотинировать жирондистов; что из-за предательства Дюмурье пришлось узаконить доносы и основать комитеты надзора, и т. д. Короче, почитаешь г-на Олара, так революционное правительство оказывается лишь рулем, за который случайно ухватились в бурю, «военной уловкой».

Считать так, значит недооценивать революционное правительство — забывать, что у него есть свой принцип, как у самой законной монархии, у самого легального парламента — более того, это как раз по преимуществу режим принципов, и последний его агент цитирует их по всякому поводу, как добрый мусульманин — свой Коран. Напомним вкратце это «Кредо» свободы.

Революция — это освобождение, а затем победа и восшествие на престол настоящего суверена — народа. Раб при королевском строе, он разбивает свои оковы 14 июля 1789 г.; затем он «просвещается», осознает свои права, вначале утвержденные Декларацией, потом искаженные буржуазной и монархической конституцией; наконец, он торжествует и царствует, фактически с 10 августа 1792 г., а юридически с 10 октября 1793 г. [72]. Тогда было официально учреждено так называемое революционное правительство: отсрочка государства «конституционного», «учрежденного», поддержка государства «учреждающего», то есть прямого господства народа над народом в ожидании «конституции», учреждения легальных государственных органов. Характерной

150

чертой этого режима, как верно замечает г-н Олар, является слияние властей; а причина этого слияния, которой он не называет, та, что все они остаются в руках общего господина — народа. Таков, в двух словах, принцип революционного правительства. Это, как видно, принцип нового режима — истинной, прямой, по выражению Тэна, демократии, которая сохраняет народу право пользования его суверенностью, в отличие от представительного правления, которое берет его у народа в аренду, и от авторитарного режима, отнимающего у народа эту суверенность.

А вот каков принцип Террора, который является продолжением первого: такая простая в теории, чистая демократия далеко не так проста на деле. Ибо народ не может ни руководить, ни управлять в конкретных, частных делах. Поэтому, разумеется, нужно что-то оставить, хотя бы материальный костяк, если не дух, конституционного режима — депутатов, чиновников, чтобы пустить в ход административную машину. Но если народ не может обойтись без управляющих, то он, по крайней мере, может не спускать с них глаз, держать их в руках, в любой момент сменить их и бесконечно «терроризировать».