Брак у народов Центральной и Юго-Восточной Европы

Браки по расчету с середины XIX в. стали типичным явлением в крестьянской среде. Согласно одной из поговорок верхних лужичан, «деньги женятся». В городах со второй половины XIX в. в серболужицкой прессе стали публиковаться сообщения о помолвках и свадьбах. ^{218}

Средний брачный возраст в конце XIX — начале XX в. у мужчин был 25 лет, у женщин — 20. После второй мировой войны он понизился до 20–18 лет. Для лужичан-протестантов до известной степени была характерна локальная экзогамия, браки у католиков были преимущественно эндогамны. ^{219}

Местом знакомства молодежи были праздничные гулянья и посиделки в зимнее время. Дифференциация в крестьянской среде, усилившаяся к концу XIX в., отразилась и на общении молодежи. По данным М. Ренча, в посиделочную группу объединялось не более 12 взрослых девушек (начиная с 16-летнего возраста). Различались посиделочные группы крестьянских дочерей и группы служанок. Серболужицкий этнограф Э. Мусиат ставит под сомнение сообщение Ренча о дифференциации посиделок. Он отмечает, что для конца XIX — начала XX в. нет сведений о том, что существовало две группы посиделок. Бытовали только посиделки служанок, посиделки же крестьянских дочерей к этому времени, особенно в Верхней Лужице, трансформировались в певческие ферейны, так как прядением они уже не занимались. Так что описание Ренча относится, по его мнению, к более раннему времени.

Посиделки (přaza, přazy, pśěza — «пржаза», «пржази», «пшеза») ^{220} в XIX в. начинались не ранее 11 октября (в день Буркхардта) и заканчивались к пепельной среде (к великому посту). В домах более имущих открытие посиделок обычно происходило торжественно. Хозяйка дома, в котором собирались посиделки, подавала участницам жареного гуся или другое мясное блюдо. За это девушки впоследствии ей отрабатывали. Посиделки обычно длились с 7 до 10 часов вечера. В двенадцатидневье не пряли, так как, по поверью, можно было «напрясть» в дом крыс и мышей. По субботам посиделки или отменялись или заканчивались раньше. Девушки пряли и пели песни, чаще всего народные. Из их среды выбиралась запевала (kantorka, zanošerka — «канторка», «заношерка»), она должна была позаботиться о репертуаре хороших песен. Кроме того, рассказывали сказки, анекдоты и т. п. Веселье особенно разгоралось, когда приходили парни (обычно часам к девяти два — три раза за время посиделок) с пивом и сладким ликером.

В последний прядильный вечер перед рождеством устраивали суд над нерасторопными и ленивыми девушками. Кудель, оставшуюся не спряденной на прялке, у такой девушки сжигали.

В пепельную среду, когда посиделки заканчивались, один из самых находчивых и остроумных парней должен был проткнуть ухватом и копьем (или мечом) последнюю кудель в знак того, что посиделки заканчиваются. Эти его действия сопровождались весельем и шутками. Власти нередко запрещали посиделки, так как они не всегда проходили спокойно. Сведения о запретах посиделок восходят уже к XVI в. и встречаются в литературе до второй половины XIX в. Если собирались вместе парни и девушки или же посиделки длились долее положенного времени, то власти штрафовали их участников. ^{221}

С некоторыми календарными датами (прежде всего с днем св. Андрея, сочельником, Ивановым днем и др.) связаны были гадания о любви и суженом. ^{222} День св. Андрея может быть был особенно популярным в этом отношении еще и потому, что в этот день священник оглашал в церкви список вступивших в брак в истекшем году. Вечером девушки клали под три тарелки или шапки различные предметы и затем наугад поднимали одну из них. Если под тарелкой оказывалась ветка руты, это, по поверью, сулило скорое замужество. Также не глядя, брали из фартука одну из лент, если она оказывалась зеленого цвета, это также предвещало скорую свадьбу. Большую роль в любовных заклинаниях у лужичан играла лягушка. Девушка ловила зеленую лягушку и старалась прикоснуться ею к возлюбленному, чтобы привязать его к себе. Парень с той же целью клал пойманную лягушку в муравейник, затем отходил от него, через несколько часов возвращался и брал лапку лягушки (желательно левую), которую при удобном случае совал в руку любимой девушки.

Свадьбы обычно справлялись перед уборкой урожая или осенью. Предпочтительными свадебными днями у верхних лужичан (особенно у католиков) был вторник, у нижних лужичан — суббота, в Шпреевальде и Шпремберге — пятница; избегали четверга, который считали несчастливым днем, а также новолуния, ибо тогда, по поверью, у новобрачных не будет детей. Наиболее благоприятным для заключения брака считали время первой фазы луны. ^{223}

В первой половине XIX в. свадьба длилась от двух до восьми дней, чаще, однако, лишь два — три дня: первые два дня праздновали в доме невесты, третий — в доме жениха. ^{224}

Свадьбе (верхнелуж. — kwas, swadba — «квас», «свадба», нижнелуж. — swaźba — «сважба») предшествовало сватовство (верхнелуж. — wuhlady — «вуглади», нижнелуж. — hugljedy, ugljedy — «вуглиеди», «углиеди») и помолвка (slub, zlub — «слуб», «злуб»).

Парень, решивший жениться, прежде всего говорил со своими родителями. Те, руководствуясь практическими соображениями (социальным статусом семьи предполагаемой невесты, ее материальным положением, а также прилежанием и деловитостью самой невесты), или одобряли его выбор, или отвергали. Случалось, что родители могли и вопреки желанию сына заслать сватов. В случае согласия родителей с выбором сына парень шел свататься сам или вместе со старшим женатым другом, особенно если девушка была из другого селения. ^{225} Если парень был не очень уверен в положительном ответе, сват (družba, с XIX в. — braška — «дружба», «брашка»; нижнелуж. pobratř, raziśel — «побратрж» (названый брат), «разишел») шел один, причем в первый раз тайно (в темноте), чтобы никто не знал. Придя в дом невесты, он начинал разговор о том, не продается ли у них что-либо из скота или зерно, и лишь постепенно давал понять отцу невесты, зачем он пришел на самом деле. Иногда ему приходилось ходить несколько раз, пока он не получал более определенный ответ. В случае благосклонного решения брашка приходил уже вместе с женихом. Тем временем родители девушки наведывались в дом жениха без предупреждения, чтобы ознакомиться с его хозяйством. Если они были удовлетворены увиденным, то затем происходило официальное сватовство, девушка давала согласие на брак и назначался день помолвки. ^{226}

В XVIII в. помолвка состояла в том, что отец девушки соединял правые руки жениха и невесты и просил у бога благословения. Данного согласия и рукобития было достаточно, обычай обмена кольцами при помолвке проник к серболужичанам позднее из немецких городов, а в Нижнюю Лужицу — лишь после первой мировой войны. В Зенфтенберге помолвленные обменивались талерами, которые они затем носили на шее. ^{227}

В XIX в. зажиточные крестьяне устраивали шумные пышные помолвки, однако большая часть людей менее состоятельных справляла помолвку вечером в тихой семейной обстановке. Перед тем как жениху отправиться из родительского дома, дружба (в Верхней Лужице) обращался к присутствовавшим с речью, в которой он просил родителей жениха и родственников дать согласие на помолвку. Получив согласие, он просил собравшихся, и прежде всего родителей жениха, его братьев и сестер, крестных, друзей и соседей простить жениху те обиды, которые он им когда-либо причинил. В знак того, что они простили ему, все подходили к жениху и обменивались с ним рукопожатием. Дружба от имени жениха благодарил родных за оказанную ему любовь и все доброе и отправлялся со свитой к невесте, где снова официально сватал ее, и, лишь получив удовлетворительный ответ, он входил во главе процессии в дом и просил отца невесты привести ее. Затем дружба обращался к жениху и невесте с речью, в которой напоминал им о том, что их ожидает, об их обязанностях в браке, и спрашивал их, действительно ли они хотят быть помолвленными. Получив их согласие, он обращался к родне невесты с тем же вопросом. Когда родственники невесты давали согласие на помолвку, дружба спрашивал отца невесты, доволен ли он свидетелями или нужны еще другие. Когда наконец все было решено, он соединял руки молодых и благословлял их. ^{228}