Печальные тропики

Для детей женщины изготовляют фигурки, изображающие каких-то персонажей либо животных из всего, что попадет под руку: глины, воска или сушеных стручков, форму которых лишь слегка подправляют. В руках у детей можно увидеть также деревянные резные статуэтки, обычно закутанные в лохмотья, они служат им куклами. В то же время у старых женщин на дне корзин бережно хранятся другие фигурки, правда похожие на первые.

Что это — игрушки? Статуи божеств? Или изображения предков? Решить это невозможно при виде столь противоречивого их использования, тем более что одна и та же фигурка иногда используется для разных целей попеременно. Религиозное значение некоторых из них, находящихся ныне в Музее Человека [54], не вызывает сомнений, поскольку в одной можно признать Мать Близнецов [55], в другой — Старичка, то есть спустившегося на землю бога. С ним плохо обошлись люди, за что он наказал всех, кроме одной семьи, взявшей его под защиту. Было бы, однако, слишком просто считать, что фигурки святых, отданные детям для игры, означают крушение какого-то культа. Ведь эту ситуацию, кажущуюся нам столь неустойчивой, уже описали таким же образом Боджани сорок лет назад и Шрич десять лет спустя; она же отмечена в наблюдениях, сделанных через десять лет после моих. Положение, которое не меняется в течение пятидесяти лет, должно считаться, с одной стороны, нормальным. Объяснение следовало искать скорее не в разложении — бесспорном, с другой стороны, — религиозных ценностей, а во взгляде на отношение между священным и мирским. Противопоставление этих понятий не является ни столь абсолютным, ни столь постоянным, как часто любят у нас утверждать.

В хижине по соседству с моей жил колдун-исцелитель. В его снаряжение входили круглый табурет, соломенный венок, погремушки из калебаса, покрытого бисерной сеткой, и страусовое перо, предназначенное для ловли бишос, то есть злых духов. Это они являются причиной болезней, а их изгнание обеспечивается курсом лечения с помощью противостоящей им силы — бишо самого колдуна, то есть его духа-хранителя, при этом большого консерватора, ибо он запрещает своему подопечному уступать чужакам те ценные сосуды, к которым, как мне ответили, «он привык». Во время нашего пребывания состоялся праздник по случаю достижения половой зрелости одной девушки, живущей в соседней хижине. Сначала ее одели по старинной моде: хлопчатобумажное платье сменил кусок материи, обернутый вокруг тела ниже подмышек. Плечи, руки и лицо богато украшены рисунками, а на шею надеты все имеющиеся бусы. Впрочем, все это, возможно, было не столько данью обычаям, сколько попыткой «пустить нам пыль в глаза». Молодых этнографов предупреждают, что индейцы опасаются видеть себя запечатленными на фотографии и что следует вознаграждать их за страх и оплачивать подобный «риск», одаривая вещами или деньгами. Кадиувеу усовершенствовали эту систему: они не только требовали плату за возможность их сфотографировать, но даже заставляли меня это делать, для того чтобы я им заплатил. Не проходило и дня, чтобы одна из женщин не являлась ко мне в каком-нибудь необыкновенном уборе и не вынуждала меня оказать ей честь щелчком фотоаппарата и сопроводить его несколькими мильрейсами. Экономя пленку, я часто ограничивался лишь видимостью фотографирования… и платил.

Этнографы проиграли бы, если бы не уступали этой уловке или даже рассматривали ее как доказательство деградации или меркантильности. Ведь здесь в измененной форме проявлялись специфические черты индейского общества: независимость и влияние женщин знатного происхождения, а также хвастовство перед чужаком и притязание на уважение большинства. Поведение, каким бы невероятным и импровизированным оно ни казалось, было продиктовано традиционными понятиями. Воссоздать их значение предстояло мне.

Это относится и к тому, что последовало за обряжением девушки. После полудня начали пить пингу, то есть водку из сахарного тростника. Усевшись в кружок, мужчины громко хвастались чинами, заимствованными из младшей военной иерархии (единственной им известной), такими, как капрал, адъютант, лейтенант, капитан. Конечно, это была одна из тех «торжественных попоек», которые уже были описаны авторами XVIII века, когда вожди занимали место согласно старшинству. Их обслуживали оруженосцы, тогда как глашатаи перечисляли титулы того, кто пил, и повествовали о его подвигах. Кадиувеу необычно реагируют на выпивку: после возбуждения они впадают в гробовое молчание, а затем начинают рыдать. Тогда двое не столь пьяных мужчин берут отчаявшегося за руки и прогуливают его взад и вперед, нашептывая слова утешения и привязанности, пока того не вырвет. Затем все трое возвращаются на свои места, где попойка продолжается.

Все это время женщины пели мелодию из трех нот, повторяя ее до бесконечности, а старухи, жившие отдельно, неожиданно устремились на земляную насыпь, жестикулируя и бессвязно произнося какие-то слова, встречаемые насмешками и шутками. И было бы неверно рассматривать их поведение как простое проявление распущенности. Ранние авторы удостоверяют, что праздники, связанные главным образом с наиболее важными моментами роста девочек знатного происхождения, по традиции сопровождались выступлениями женщин в несвойственных им ролях — воинственными шествиями, танцами и турнирами. Эти крестьяне в лохмотьях, затерянные в глуши болот, являли собой весьма жалкое зрелище. Однако само их положение лишь подчеркивало ту поразительную цепкость, с какой они сохраняли некоторые черты своего прошлого.

Индейское общество и его стиль

Совокупность обычаев одного народа всегда отмечена каким-то стилем, они образуют системы. Я убежден, что число этих систем не является неограниченным и что человеческие общества, подобно отдельным лицам, в своих играх, мечтах или бредовых видениях никогда не творят в абсолютном смысле, а довольствуются тем, что выбирают определенные сочетания в некоем наборе идей, который можно воссоздать. Если составить перечень всех существующих обычаев, и тех, что нашли отражение в мифах, и тех, что возникают в играх детей и взрослых, в снах людей здоровых или больных и в психопатологических действиях, удалось бы создать нечто вроде периодической таблицы химических элементов, где все реальные или просто возможные обычаи оказались бы сгруппированы по семьям. Нам оставалось бы только распознать среди них те, что были действительно восприняты обществами. Подобные соображения особенно подходят к индейскому населению мбайя-гуайкуру, последними представителями которого являются ныне в Бразилии кадиувеу, а в Парагвае — тоба и пила-га. Их культура как нельзя более напоминает ту, которую наше общество воображало в одной из своих традиционных игр и образец которой так удачно представил Льюис Кэролл [56]. Эти индейцы-рыцари походили на изображения игральных карт. Такую особенность подчеркивал уже их костюм: широкие в плечах и падающие жесткими складками туники и кожаные плащи, украшенные черными и красными узорами (ранние авторы сравнивали их с турецкими коврами), которые воспроизводили карточные орнаменты пик, червей, бубен и треф.

У них были короли и королевы, и, подобно королеве из «Алисы», эти дамы больше всего любили играть с отрезанными головами, которые им приносили воины. Знатные мужчины и знатные дамы развлекались на турнирах. От тяжелых работ их избавляли индейцы гуана, жившие в этих местах еще до их прихода и отличавшиеся по языку и культуре. Терено, последние представители гуана, живут в правительственной резервации, неподалеку от городка Миранда. Гуана обрабатывали землю и платили дань сельскохозяйственными продуктами сеньорам мбайя в обмен на их покровительство, попросту говоря, чтобы обезопасить себя от грабежа и расхищений, которыми занимались банды вооруженных всадников. Один немец, который в XVI веке отважился отправиться в эти места, сравнивал эти отношения с теми, что существовали в его время в Центральной Европе между феодалами и крепостными.