На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии

В Центральном комитете партии Жданов считался главным идеологом и, хотя инициатива пресловутых постановлений ЦК ВКП(б) по вопросам культуры и искусства 1946 и 1948 годов принадлежала лично Сталину, а Жданову было поручено только провести их в жизнь, в народе они назывались «Ждановскими».

Гонения на лучших представителей петербургской-ленинградской культуры А. А. Ахматову и М. М. Зощенко, последовавшие за этими постановлениями, целиком лежат на совести Жданова. По одной из ленинградских легенд, Ахматова и Зощенко стали разменными монетами в подковерной кремлевской борьбе за власть. В то время за право стать идеологическим вождем партии будто бы боролся и другой сталинский прихвостень — Г. М. Маленков. Чтобы доказать, что он имеет бóльшие права на это почетное место, Маленков после сокрушительной военной победы над Германией будто бы разработал грандиозный проект повышения политического престижа страны в мире. Основная ставка в этом проекте была сделана на культуру. В рамках этого плана должна была выйти серия роскошных изданий русской литературы с древнейших времен до наших дней. Заканчиваться серия должна была томами Ахматовой и Зощенко.

Но Жданов его опередил. Он воспользовался тем, что в это время был переведен на русский язык сборник речей Геббельса, в которых главный идеолог фашизма частенько цитировал рассказы Зощенко. Сталину подсунули этот сборник, предварительно подчеркнув красным карандашом все цитаты из Зощенко. Сталин прочитал и, вызвав Жданова, рекомендовал ему «усилить идеологическую работу среди писателей, чтобы их произведения не цитировали впредь враги». Жданов воспользовался моментом и легко доказал Сталину, что Маленков «потерял бдительность». Зощенко же и Ахматова стали жертвами этой придворной интриги.

Так в 1946 году началась беспрецедентная кампания гонений против деятелей советской культуры и науки, которую возглавил Жданов. Кампания сопровождалась докладами самого Жданова на собраниях партийного актива и писателей Ленинграда. Эти погромные выступления, насквозь пропитанные «идеологическим нектаром» и пронизанные оскорбительной критикой в адрес лучших представителей ленинградской культуры, и прозвали в народе «Ждановской жидкостью».

В самом начале XVIII века для первых жителей Петербурга наибольшую опасность представляли повторявшиеся из года в год и пугающие своей регулярностью наводнения, старинные предания о которых с суеверным страхом передавались из поколения в поколение. Рассказывали, что древние обитатели этих мест никогда не строили прочных домов. Жили в небольших избушках, которые при угрожающих подъемах воды тотчас разбирали, превращая в удобные плоты, складывали на них нехитрый скарб, привязывали к верхушкам деревьев, а сами «спасались на Дудорову гору». Едва Нева входила в свои берега, жители благополучно возвращались к своим плотам, превращали их в жилища, и жизнь продолжалась до следующего более или менее привычного разгула стихии. По одному из дошедших до нас любопытных финских преданий, наводнения одинаковой разрушительной силы повторялись через каждые пять лет.

Механизм петербургских наводнений на самом деле удивительно прост. Как только атмосферное давление над Финским заливом значительно превышает давление над Невой, вода из залива идет в реку. Понятно, что наводнения связывали с опасной близостью моря. Поговорки: «Жди горя с моря, беды от воды», «Где вода там и беда», «Царь воды не уймет» — явно петербургского происхождения. Если верить легендам, в былые времена во время наводнений Нева затопляла устье реки Охты, а в отдельные годы доходила даже до Пулковских высот. Известно предание о том, что Петр I после одного из наводнений посетил крестьян на склоне Пулковской горы. «Пулкову вода не угрожает», — шутя сказал он. Услышав это, живший неподалеку чухонец ответил царю, что его дед хорошо помнит наводнение, когда вода доходила до ветвей дуба у подошвы горы. И хотя Петр сошел к тому дубу и топором отсек его нижние ветви, спокойствия от этого не прибавилось. Царю было хорошо известно первое документальное свидетельство о наводнении в этих местах. Это было в 1691 году, и тогда вода в Неве поднялась на 3 метра 29 сантиметров. При этом нам, сегодняшним петербуржцам, при всяком подобном экскурсе в историю наводнений надо учитывать, что в XX веке для того, чтобы Нева вышла из берегов, ее уровень должен был повыситься более чем на полтора метра. В XIX веке этот уровень составлял около метра, а в начале XVIII столетия воде достаточно было подняться на сорок сантиметров, чтобы вся территория исторического Петербурга превратилась в одно сплошное болото.

Но и это еще не все. Казалось, природа попыталась сделать последнее предупреждение одинокому безумцу, вознамерившемуся основать в устье Невы новый город. В августе 1703 года на Петербург обрушилось страшное по тем временам наводнение. Воды Невы поднялись на 2 метра над уровнем ординара. Практически весь город был затоплен. Но ужас случившегося состоял даже не в этом. О том, что наводнение неизбежно, знали. Но в августе?! Такого старожилы не помнили. В августе наводнений быть не должно. Это можно было расценить только как Божий знак, предупреждение. Заговорили о конце Петербурга, о его гибели от воды. В фольклоре это выкристаллизовалось в первую петербургскую пословицу.

Ее появление традиция связывает с именем шута Балакирева. Рассказывают, как однажды Петр I спросил у своего шута: «Ну-ка, умник, скажи, что говорит народ о новой столице?» — «Царь-государь, — отвечает Балакирев, — народ говорит: с одной стороны море, с другой горе, с третьей — мох, а с четвертой — ох!» Царь закричал: «Ложись!!» И тут же наказал его дубинкой, приговаривая с каждым ударом: «Вот тебе море, вот тебе горе, вот тебе мох, а вот тебе и ох!» Отсюда было совсем недалеко до канонического варианта: «Жди горя с моря, беды от воды».

В первые годы существования Петербурга, как, впрочем, и в допетровские времена, Фонтанка называлась Безымянным ериком. Ериками, то есть речными протоками, образовавшимися при разливе, назывались многие небольшие речки, вытекающие из одной большой реки и в нее же впадающие. Как известно, Фонтанка берет свое начало в Неве, у Прачечного моста, пересекает город с севера на юго-запад и впадает в Неву почти у самого ее устья. После того как через Безымянный ерик были перекинуты трубы, питавшие водой из Лиговского канала фонтаны Летнего сада, речку стали называть ее современным именем. С 1737 года это имя становится официальным. Но уже во второй половине XVIII века в фольклоре наряду с просторечным: «Фонталка», появляется параллельное название: «Малая Нева».

Вид на Фонтанку в Петербурге. Неизвестный художник. Первая половина XIX в.

Надо сказать, что одним из самых любимых объектов городского фольклора Фонтанка оставалась на протяжении всей истории Петербурга. Широко известны за пределами Петербурга знаменитые частушки о незадачливом «Чижике-пыжике», как называли в Петербурге кадетов Училища правоведения за форменные мундиры желто-зеленого цвета:

Судьба одного из подгулявших воспитанников Училища правоведения до сих пор волнует городской фольклор. Правда, теперь уже в связи с экологическими проблемами: