История русского романа. Том 1

Таким образом, констатируя успех Григоровича в области повести, Белинский предвидел дальнейшее движение его творчества — от повести к роману.

Критик отметил черты своеобразия романа из народной жизни, приметы которого он находил в повести «Антон — Горемыка»: непосредственно вытекающий из существа отношений, господствующих в обществе, сюжет, простой и типичный для повседневной жизни народа, герой, лишенный внешних атрибутов значительности, реальный и «массовый», но подлинно трагический, в силу того, что его судьба едина с судьбой народа, составляющей главный предмет размышлений передовых людей эпохи.

В конце 40–х и в первой половине 50–х годов пути развития романа и драмы во многом совпадали. Вскоре после появления первых повестей из народной жизни возникает и одерживает одну блестящую победу за другой, завоевывая сцену, драматургия Островского, основным содержанием которой в это время являются поиски и утверждение на сцене положительного народного характера, провозглашение ценности и значимости интересов, чувств и мыслей «маленького» человека.

Успех пьес Островского «Бедная невеста», «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок» открыл путь другим пьесам, рисующим быт и переживания простых русских людей. Одним из последователей Островского, предпринявшим попытку создать драматургию на основе крестьянского быта, был А. А. Потехин. Перу Потехина принадлежит и один из первых романов, главной героиней которого является женщина- крестьянка.

В отличие от Григоровича, который шел к роману от психологической повести из народной жизни, раскрывающей острые драматические противоречия действительности, Потехин обратился к народному роману от очерков и рассказов, в идиллических, мягких красках рисовавших деревенский и провинциальный помещичий быт.

В 1853 году Потехин делает попытку создать свой первый роман из народной жизни — «Крестьянка». Писатель воспользовался сюжетом, получившим широкое распространение в литературе 40–х годов: женщина, происходящая из низшего сословия, получает воспитание в более высоком кругу, приобретает навыки и потребности этого круга. Затем, возвращаясь, вследствие жизненной катастрофы, в ту среду, к которой она принадлежит по рождению, такая женщина особенно сильно страдает от всех тягот, выпадающих на долю людей низших сословий. Но в романе Потехина и эта тема звучит смягченно, приглушенно. Героиня его в значительно большей степени, чем Акулина в «Деревне» Григоровича, выделена из народной среды и противопоставлена ей. Тяготы крестьянской жизни она переносит кротко и радостно, уча других терпению. Да и вообще жизнь крестьян рисуется в романе идиллически, типические черты крепостной деревни подменены абстрактным изображением бедного и сурового, но здорового крестьянского быта.

Там, где Потехин касается проблемы взаимоотношений крестьян с помещиками и управляющими, он идеализирует, прикрашивает эти отношения. Много страниц в романе отведено изображению идеального управляющего — немца Кнабе и его семьи, предельно справедливого обращения доброго Кнабе с крестьянами. Управляющий выступает в романе как носитель просвещения, гуманности, а воспитанная им Аннушка — как просветительница своих темных родичей. Идеальная героиня- крестьянка оказывается в романе Потехина оторванной не только от крестьянской среды, но и от русской культуры. Традиции немецкой семьи управляющего делаются для нее родными, хотя автор и трактует ее кротость, покорность и религиозность как типичные черты русского народного характера.

Демократический момент в настроениях Потехина проявился в его протесте против сословных предрассудков. Потехин доказывал, что крестьянка, выросшая в «образованной» среде и воспитанная соответствующим образом, ничем не хуже дворянской девицы. Эта мысль в годы, когда появилась «Крестьянка», не могла не восприниматься как общее место. Традиционным, банальным, по сути дела, было и построение романа. Потехин развертывает последовательно, эпизод за эпизодом, жизнь своей героини, отклоняясь от главной магистрали повествования ради характеристики второстепенных лиц. Козни отрицательных персонажей, плетущих интриги против кроткой Анны Ивановны, и добрые дела филантропов — вот обстоятельства, движущие вперед действие романа.

Обличение сословных предрассудков в «Крестьянке» было лишено политической остроты и общественной значимости. Автор игнорировал причины, породившие сословные предрассудки и способствовавшие их укоренению: полное бесправие закрепощенного народа, его нищету и жестокий антагонизм между крестьянами и господами. Морализуя, поучая помещиков быть справедливыми, гуманными по отношению к крестьянам, писатель рисовал крестьян в виде «младших братьев», покорных, смиренных и признающих авторитет господ. В изображении крестьян, которое давал Потехин, не было того высокого лиризма, того преклонения перед народом, которым характеризовались «Записки охотника» или повести Григоровича конца 40–х — начала 50–х годов. [657]

Роман Григоровича «Проселочные дороги» (1852) появился в разгар правительственной реакции, в эпоху, когда А. В. Дружинин, высказывавшийся за пересмотр положений критики 40–х годов, писал: «… сатирический элемент… не способен быть преобладающим элементом в изящной словесности, … наши беллетристы истощили свои способности, гоняясь за сюжетами из современной жизни». [658]

Творчество Григоровича начала 50–х годов в значительной степени утратило ту лирическую и драматическую напряженность, тот жестокий пафос, которым были проникнуты его первые деревенские повести, выразившие решительное нежелание передовых людей 40–х годов мириться с крепостническими порядками. В деревенских повестях 50–х годов Григорович отошел от острых проблем современности, сатирическое перо свое он в это время направлял не против помещиков, а против мира петербургской золотой молодежи и ее неловких подражателей из чиновничьей среды.

Очевидно, учитывая в какой‑то мере изменение позиции Григоровича, Краевский обращался в эти годы к нему с письмами, призывавшими писателя «бросить Антонов — Горемык», перестать изображать «зипуны» и обратиться к жизни «общества». [659]

Однако, обратившись в своем первом романе к жизни поместного дворянства, Григорович не стал его певцом. В этом романе, появившемся в год смерти Гоголя, Григорович проявляет себя как писатель гоголевского направления, сознательный последователь великого сатирика. С первых же страниц романа Григорович заявляет о своем сознательном и сатирическом подходе к изображаемому дворянскому быту, полемизирует со светской повестью и принятой в произведениях этого жанра манерой изложения.

«Есть еще повести, — заявляет писатель, — в которых преобладает так называемый анализ, повести, имеющие целью знакомить большею частью с блестящим кругом, которые можно назвать… повестями пусто- прозрачно — психологического содержания. Их писать очень легко… „Действие происходит в будуаре или на балконе каменноостровской дачи… Подле открытого окна сидит героиня — графиня или княгиня… Дверь отворяется: является молодой человек задумчивого вида. Он лев с головы до пяток… Горький опыт паркетной жизни поселил в нем разочарование: он холоден, спокоен; но много еще огня таится под его новомодным жилетом“». [660]

Григорович отказывается от изображения «паркетных драм» и утонченной психологии посетителей и хозяев салонов и будуаров, он утверждает, что роман его будет лишен интриги, «как ее обыкновенно принимают, то есть в смысле любовной интриги». [661] «Да, в предлагаемом романе решительно нет энергического характера, нет интриги, и — что всего хуже — представьте, о мой почтенный читатель! — интриги не будет до самого конца», — заявляет Григорович (III, 127). Далее автор поясняет, что речь идет о любовной интриге. С ее узкой и искусственной, хотя подчас и увлекательной, стези он намеренно уводит свой роман.