Язык птиц. Тайная история Европы

К великому счастью, эти эксцентричные анналы ордена обладают не только исторической, но и художественной ценностью, и поэтому всегда привлекали к себе внимание коллекционеров, в том числе и полных профанов. Уже в XVII столетии гротески, которые тогда называли «кротесками», или «кротестами», занимали почетное место в любой серьезной библиотеке; и, как справедливо заметил покойный господин Виолет-ле-Дюк, не следует путать гротеск с карикатурой. Эта последняя всегда оказывается более или менее искаженным портретом, тогда как гротеск всегда представляет собой некое сообщение, которое, под более или менее фантастической видимостью, касается темы, не имеющий ничего общего с сюжетом, избранным, как может показаться, художником для своей композиции. Большинство тех рисунков, которые собрал господин Шамфлёри в своей «Истории карикатуры» с XVII столетия до времен Людовика XVI, — это гротески, а не карикатуры; но, поскольку он преподносит их читателю в хронологическом порядке, то само собой получается, что в его книге собраны все материалы, необходимые в настоящее время для изучения история семьи Гуля.

Почти все эти документы являются политическими, начиная с самого старого гротеска, который датируется 1496 годом и направлен против Александра Борджиа. На нем изображен монстр, или химера, — наполовину осел, наполовину женщина, и на первый взгляд здесь нет никакого выпада против отца знаменитой Лукреции. Здесь можно увидеть намек только на один любопытный факт, а именно, что этот папа был «пурпурным», или гульярдом: такой лгун, лицемер и безбожник был, тем не менее, гульярдом. Позднее Лютер еще переиздаст этот гротеск, но со значительными изменениями, которые сделают его анонимным и существенно изменят его смысл.

Другая химера, составленная из предметов домашней утвари, изображает папу Павла III, имя которого записано при помощи кувшина с молоком (Paul = pot au lait), блюда (le plat) и покрывала (la pale), составляющих его лицо. Вместо тиары (tiare) на голове его находится колокол (cloche), что образует «клистир» (clochetiare = clystere), и означает, что он заслужил похвалу, получив клистир от протестантов. Этот документ, изданный в Германии, отличался исключительной язвительностью, и достоин пера Рабле, который опубликовал в то же самое время четвертую книгу «Гаргантюа и Пантагрюэля». Если это и не его рук дело, то конечно же одного из его самых лучших учеников.

Я уже говорил, что как «Гаргантюа и Пантагрюэль», так и многие рисунки той же самой эпохи могут развернуть перед внимательным читателем историю одного из наиболее важных событий последних столетий, отказа парижских гульярдов присоединиться к лютеранам; они строго придерживались этой позиции на протяжении всего XVII столетия, и знаменитая миниатюра Тристибуса Галлия является на самом деле не чем иным, как прямым подстрекательством к массовому истреблению гугенотов, которые изображаются на ней с головами собак, а собака, как мы выше уже видели, была у гульярдов иероглифом убийства.

Целая серия эстампов 1394 года была, наоборот, направлена против Лиги и против папы Климента VIII, имя которого (Clement) записывается суммой слов «воротник» и «манто» (collet и mante, и colmante); они относятся к обращению Генриха IV и раскрывают один весьма любопытный факт, а именно: это обращение предварительно обсуждалось папой и протестантским ректором, вероятно, капелланом Берне, которые договорились друг с другом обо всех деталях.

Но что встречается гораздо реже, чем эстампы «гульярдов», так это нечто вроде сценариев, или шарад, которые публикуются вместо рисунков. Господин Шамфлёри приводит в своей книге несколько примеров, и, в частности, сохранившееся в Эстуале воспоминание о представлении в театре герцога Бургундского.

Это было 26 января 1607 года; Генрих IV присутствовал со всем своим двором, а комедианты разыгрывали фарс по поводу очередного налога. Одна простая женщина разыскивала своего мужа в кабаке, говоря ему при этом, что тот истратил сумму, которую надо было заплатить королю. «Я думаю, что неплохо сэкономил здесь, — отвечал мужлан, — я предпочитаю пить, когда у меня жажда, по крайней мере, из этого вина король не заберет уже не капли». Тогда к ним прибыли три офицера юстиции, которые, не получив денег, принялись налагать арест на имущество бедняков, в том числе и ящик, на котором сидела жена крестьянина. Она упрямо не хотела вставать с него. Приказ короля предусматривал возможность отбирать имущество силой. Наконец, крышка ящика оказалась открытой, и офицеры могли проверить его содержимое; однако оттуда выскочили три беса и унесли с собой блюстителей закона.

Судьи арестовали и посадили в тюрьму актеров, смелых настолько, чтобы разыгрывать такой фарс на глазах у короля; но тот освободил их из тюремного заключения, сказав, что он охотно их простил, тем более, что они рассмешили его до слез.

Этот ответ короля был в одно и то же время следствием как его благородства, так и меланхолии; вместе с тем и комедианты могли рассчитывать на снисходительность короля, поскольку эта импровизация, не входившая в обычную программу театра Бургундии и потому так всех удивившая, являлась не чем иным, как уведомлением верховной ложи гульярдов, речь в котором шла вовсе не о налогах, а о герцогине д'Энтрагю.

Эта шарада, которую, кстати, госпожа Меттерних попыталась недавно, хоть и не столь красочно, вновь разыграть, читалась следующим образом:

Таверна, старая, грязная — три охранника (офицеры юстиции), жилище — требуют уплаты налога — открывают старый ящик, проверяют его содержимое — уносят три беса.

Taverne, vieille, vilain, — trois guets (gens de justice), lo-gis, taille, demande, — boite vieille guet ouvre, inventorie, — emporte diable trois.

В результате возникало следующее трехстишие:

Таким образом ложа в самых повелительных выражениях приказывала Генриху IV передать свое требование герцогине Энтрагю, которая хотела назначить управляющим Парижа мошенника, вместе с которым она обманывала храброго капеллана Берне.

Генрих IV должен был понимать этот язык, поскольку он сам, как и его отец, был гульярдом. Его замечательная шутка о курице в горшке была не чем иным, как проделкой в духе гульярдов; курица в кувшине (poule au pot) представляет собой анаграмму слова, обозначающего простой народ, толпу (pot-poule = populo), иероглифом которой чаще всего служила куриная нога.

Его мать не менее, чем он сам, пристрастилась к составлению девизов, то есть мании писать загадками, едва ли не всеобщей в ту эпоху, поскольку она была таким же противником католической церкви, как и ее сын, она вырезала из переданного ей королевой Маргаритой гобелена кусок с изображением мессы и своими собственными руками заменила его изображением лисы, которая обращалась к народу и, корча ужасные гримасы, произносила следующие слова: Dominus vobiscum. На языке гульярдов это значило: «Это письмо, в котором она отвергает Рим».

Один из наиболее важных исторических фактов, объяснение которым можно найти в карикатурах, или, точнее сказать, в гротесках, — истинная причина убийства Кончини 24 апреля 1617 года капитаном гвардейцев Людовика XIII Витри. Это на самом деле было замаскированное под убийство исполнение приговора, и после него на улицах Парижа циркулировали целые серии анонимных картинок с названием «Мифология символов». На каждой из них можно обнаружить белку, которая, как считали, олицетворяла собой Кончини; однако это был иероглиф масонов, которых в то время называли «какеролями» (слово «caquerolles» оканчивается так же, как и слово «ecureuils» — «белки», которые столетием раньше встречаются на многих фресках Рафаэля), а во времена Дианы Пуатье «кокильонами». Эти рисунки объясняют посвященным, что Витри занимал высокое положение в ордене лилий Спасителя (то есть в ордене короля), что Кончини был убит за то, что сообщил папе, что король снабжал деньгами «какеролей» и что верховная ложа не хочет, чтобы Рим совал нос в дела масонов.