Русская литература XVIII векa

А сам же кучами потом с пашей сдирает:

Так я и рассудил пример с султана взять».

Хотела было тут лисица в возраженье

Сказать свое об этом мненье

И изъясниться льву о следствии худом,

Да вобразила то, что говорит со львом...

Любопытно, что эта басня не была пропущена николаевской цензурой в издании басен Хемницера в 1852 г., так же как басня-сатира на глупых вельмож-ослов «Лев, учредивший совет».

Указав все смелые ноты в баснях Хемницера, следует тут же отметить, что их, как видим, немного, что часть басен, и наиболее резкая, не была опубликована при его жизни, что и эти немногие «вольные» басни лишены все же отчетливой активности; они осуждают, но не воинствуют. И именно отказ от активности – основной тон басен Хемницера. Он не хочет более бороться; он – только критик и моралист, смиряющийся перед «силою вещей». Он пишет ряд басен на общеморальные и общебытовые темы. В других баснях он выступает с проповедью прекращения борьбы. Лучше жить в скромной тиши и не дерзать в соседство бурь – такова мораль басни «Дерево». Лучше не судиться, не спорить, а мириться – такова мораль басни «Два соседа». Тщетно пытаться исправлять людей, – говорит Хемницер в басне «Земля хромоногих и картавых»; здесь рассказывается, как в эту землю приехал человек, не картавый и не хромой. Он удивлен обычаями этой земли;

И вздумал было всех учить,

Чтоб так, как надобно, ходить

И чисто говорить.

Однако, как он ни старался,

Всяк при своем обычае остался.

И закричали все: тебе ли нас учить?

Что на него смотреть? Ребята, все пустое!

Хоть худо-ль, хорошо-ль умеем мы ходить

И говорить,

Однако, не ему уж нас перемудрить:

Да кстати ли теперь поверье отменить

Старинное такое?

Да и не стоит исправлять людей – лучше все равно не будет: «Собаки добрые с двора на двор не рыщут и от добра добра не ищут», – таково мнение Хемницера («Дворовая собака»); или вот мораль другой басни («Дурак и тень»):

Ты счастья ищешь, а не знаешь,

Что ты, гонялся за ним, его теряешь.

Послушайся меня, и ты его найдешь:

Остановись своим желаньем

И будь доволен состояньем,

В котором ты живешь.

Не надо искать свободу, потому что ничего не добьешься и будет еще хуже, – безнадежно думает Хемницер.

В неволе неутешно быть:

Как не стараться Свободу получить?

Да надобно за все, подумав, приниматься,

Чтобы беды большой от малой не нажить.

Собака привязи избавиться хотела,

И привязь стала было рвать;

Не рвется привязь: грызть ее... и переела.

Но тою ж привязью опять,

Которой связаны концы короче стали,

Короче прежнего собаку привязали.

(«Привязанная собака».)

Отсюда и прямое неодобрение революции у Хемницера: см. план басни, в котором говорится:

Дать волю хорошо, да должно знать кому.

И с зверя цепь отнюдь не надобно снимать,

Пока не будешь ты, что обрусел он, знать.

«Так, например, народ, получа, быв в рабстве, волю, как зверь, с цепи сорвался. Народ, не будучи обуздан нравственным чувством добра и зла, как дикий зверь, с цепи сорвется».

И вот к чему он приходит как к выводу: бесцельно менять законы, бесцельно менять и исполнителей законов; приходится надеяться только на воспитание и время («Добрый царь»). За всем этим политическим скептицизмом стоит и философский скептицизм, разочарование в истине:

Мы вечно умствуем, и вечно заблуждаем.

(«Крестьянин с ношею».)

Мы в прихотях своих того не разбираем,

Во вред ли, в пользу ли нам то, чего желаем

(« Праздник деревенский».)

Вся совокупность раздумий Хемницера безнадежна, потому что он не верит в лучшее и презирает настоящее. Только дуракам живется недурно, а умным – плохо. Эта мысль всплывает у него не один раз. И Хемницер не случайно вписывает в свою записную книжку мрачные слова, перефразирующие отрывок из Дидро (из его драмы «Побочный сын»): «Мысль быть отцом часто приходила мне в голову. Но вот размышление, от которого я всегда содрогаюсь, – это боязнь, что я увижу моего сына либо знатным негодяем, либо честным, но несчастным человеком, – вот только два жизненных пути, которые существуют в наш век! Каково же тогда положение отца!» (Перевод с фр.)

Как поэт Хемницер в значительной мере продолжал дело Хераскова. Но от Сумарокова он отошел. Резкость самого стиля сумароковских басен и сатир отпугивает его. Приглушенность, камерность, уравновешенность отрицания, выродившегося в общее недовольство устройством мира и человека, определяет и стилистическую позицию Хемницера. Его басни – не обвинение озлобленного сатирика, как у Сумарокова, а ряд отчеканенных коротких новелл, ясных и законченных по изложению. Характерно, что в качестве источника сюжетов для басен Хемницер больше всего использовал умеренного филистерского немецкого моралиста Геллерта.

Хемницер пишет разговорным, легким языком; но его «просторечие» – сглаженное, смягченное, очищенное дворянским вкусом; его «народность» – условна, хотя все же и просторечие, и использование пословиц, и т.п. открывали пути хотя бы ограниченному языковому реализму.

Критик начала XIX века Мерзляков в общем правильно понял место басен Хемницера в истории развития этого жанра в русской поэзии, сказав о русских баснях: «Сумароков нашел их среди простого, низкого народа; Хемницер привел их в город; Дмитриев отворил им двери в просвещенное, образованное общество, отличающееся вкусом и языком» (1812). Сдержанная простота басен Хемницера, обдуманность каждой детали, сжатость изложения, некоторый эпиграмматизм остроумия – все это открывало путь салонной басне Дмитриева.

Это отличие басен Хемницера от сумароковских видели современники. Кто-то, по-видимому, ценитель манеры Сумарокова или майковского «Елисея», говорил, что стиль басен Хемницера вял. Хемницер ответил, напав в свою очередь на басенный стиль сумароковского типа:

На всех не угодишь: кому что повкуснее,

Кто тонко чувствует, кто чувствует грубее,

Я пред *** конечно виноват,

Что вялым басней он моих находит склад.

Хоть в умной публике их с похвалой читают

И написать еще такие ж поощряют.

*** любит все, чтобы дубиной в лоб,

По нем не говори: слуга, скажи: холоп.

У Хемницера есть эпиграмма:

Что Майков никогда, писав, не упадал,

Ты правду точную сказал.

Я мненья этого об нем всегда держался,

Он сколько ни писал, нигде не возвышался.

Хемницер решился даже написать эпиграмму на Сумарокова (на его трагедию «Семира»), впрочем, незлую; но и врага Сумарокова, В. Петрова, Хемницер отрицает, называя его «несносным педантом».

Басни Хемницера имели значительный успех; в особенности они стали популярны уже в XIX веке, в частности в 1830-х годах. Я.К. Грот, тщательно исследовавший литературное наследство Хемницера, зарегистрировал до 1855 г. 36 изданий его басен, число по тем временам огромное. Из них от 1830 г. до 1842 г. было 22 издания. Примечательно и то, что после 1855 г. вплоть до 1873 г. новых изданий Хемницера не появлялось вовсе. Если в 1830-е годы могли выступать на первый план достоинства языка, простой манеры поэтического рассказа Хемницера, то во время Чернышевского и Добролюбова не могло не отпугивать от него лучшую и многочисленную часть читателей его безнадежное пассивное мировоззрение.

* * *