Пассионарная Россия

«Стрельцы» писались добросовестно, – вспоминал Я. А. Тепин. – Каждая деталь была изучена в натуре. «На кладбище среди могильщиков, на Смоленском рынке среди грязных телег собирал Суриков рассыпанные зерна исторической драмы». То лицо интересное найдет, то дугу расписную – в левой части картины их две, и обе – красавицы…

Художник И. Репин советовал ему «заполнить» виселицы. И, оказывается, Суриков даже попытался выполнить совет. Рентгеновские снимки картины, сделанные в 1970 г, показали, что по первоначальному замыслу такая идея присутствовала: на фоне кремлевской стены, левее фигуры Петра, отчетливо просматривается подмалевок фигур двух повешенных стрельцов. Однако отказался от этой мысли Суриков. Не о казнях картина. О другом. О драматизме жизни русского православного человека. О жажде подвига. Высшая красочная нота – белые рубахи осужденных на смерть и горящие между ними свечи…

Меншиков в Березове. 1883.

Идея картины родилась достаточно случайно – не от истории, от быта. Как у Ахматовой, помните? – «Когда б вы знали, из какого сора…» И стихи, и картины иногда рождаются случайно. Только случайность эта – закономерна, подготовлена предыдущей жизнью. Он ютился в деревенской избе, в деревеньке Перерва – нынче уже Москва, – в лето 1881 г, с женой и детьми. Жили скудно, было тесно, шли дожди. И вспомнилось – кто-то вот так же, «в низкой избе сидел». И вся композиция – Меншиков в ссылке – увиделась. Поехал в имение Меншикова – в Клинском уезде. В селе Александровском он сделал хранящиеся поныне в Третьяковке зарисовки акварелью и карандашом с портретов дочерей и сына Меншикова, с мраморного бюста его – работы Бартоломео Карло Растрелли. А художник Н. А. Богатов сделал по его просьбе глиняную маску Меншикова. С нее и начал писать. А уж потом – с натурщиков писал. Интересно, что фамилии людей, с которых мастер писал Меншикова, в разных источниках называются разные. По воспоминаниям М. Волошина, сам Суриков называл фамилии учителя – старика Невенгловского. В. А. Никольский и С. Глаголь называют отставного учителя Студенникова, жившего в Москве в Трубецком переулке. Н. П. Кончаловская также упоминает преподавателя математики Е. И. Невенгловского… Во всяком случае, все едины – это был отставной учитель. Интересно и воспоминание художника о том, как он еле уговорил старика учителя позировать для картины. Известны и другие «прототипы» героев картины. Старшую дочь Меншикова писал Суриков с жены – Елизаветы Августовны, урожденной Шарэ, родственницы декабриста П. Н. Свистунова. «А другую дочь – с барышни одной».

Для фигуры сына Меншикова, по воспоминаниям современников, позировал Николай Егорович Шмаровин, – в Третьяковке хранится рисунок, сделанный Суриковым в период работы над картиной.

В 1883 г. картина была выставлена.

«Утро стрелецкой казни». «Боярыня Морозова». «Меншиков в Березове» – три трагедии из русской истории…

Меншиков в Березове. 1883. Эскизы, этюды, детали.

Трагическая фигура временщика, сначала вознесенного из «простых людей» к подножию трона – и чуть ли не на сам трон – после смерти Петра, а затем низвергнутого в полярный Березов, в ссылку, – это была фигура того исторического и человеческого масштаба, которая интересовала Сурикова и как живописца, и как «поэта» русской истории, умевшего находить ее болевые точки, показывать ее трагические и драматические страницы.

Гениальная композиция! Конечно, можно считать, что мастеру повезло: он вернулся на дачу в Перерве в холодный, дождливый вечер и увидел сразу ту композицию, которую искал – жена, дочь и знакомая барышня, кутаясь в теплые вещи, читали вслух… Потом ему повезло, когда на Страстном бульваре в Москве вдруг встретил старика учителя с лицом и фигурой Меншикова, каким он его себе представлял. И так же случайно, долго отбирая материал для лица дочери Меншикова, он встретил в Москве девушку с «нужным лицом» и долго уговаривал ее и ее родственников, (усилий потребовалось не меньше, чем для того, чтоб склонить к позированию старика учителя), чтобы она согласилась послужить моделью…

Казалось бы, все просто: увидел художник композицию, даже лица будущих героев увидел, а теперь – ищи их «носителей» на московских улицах. Чутье подсказывало художнику определенный тип лица – и у Меншикова, и у его детей, которые он тщетно искал в исторических источниках… А нашел среди своих современников. В конце концов, он ведь писал не собственно историческую картину. История для него и здесь – лишь повод для размышления о драме страны и личности. Вот почему его исторические картины соблазняют зрителя на многие домыслы и комментарии. По ним легче и интереснее писать, скажем, исторические романы, нежели по сухим архивным документам. Ибо, при всей точности исторических деталей, он, как за птицей, гонится за другим – за поэзией и драматургией истории. Через трагическое выражение лица персонажа – рассказать о трагическом времени! Да так, чтоб живопись – на века осталась…

Боярыня Морозова. 1887.

… Первый эскиз он сделал еще в 1881 г. Ныне он хранится в Третьяковке. Там же и другой этюд – «Голова боярыни Морозовой», переданный в дар Третьяковке в 1910 г. семьей Морозовых. Это о нем писал В. И. Суриков: «В типе боярыни Морозовой – тут тетка одна моя, Авдотья Васильевна, что была за дядей Степан Федоровичем, стрельцом-то с черной бородой (то есть прототипом героя «Утро стрелецкой казни». – Г. М.). Она к старой вере стала клониться. <…> Очень трудно ее лицо было найти… В толпе терялось»,

Сразу Суриков ищет свою героиню среди старообрядцев. Сравните этюд, сделанный с тетки, с ликом боярыни на картине. В этюде не достает веры… «Персты рук твоих тонкостны, а очи твои молниеносны. Кидаешься ты на врагов, как лев…» Эти слова, обращенные к боярыне Морозовой протопопом Аввакумом, художник цитировал в своих письмах… Стал искать нужное лицо в селе Преображенском, на старообрядческом кладбище. Приехала туда в молитвенный дом начетчица с Урала – Анастасия Михайловна. С нее сделал Суриков этюд в садике (датирован 1886 г., приобретен в 1960 г. Третьяковкой у наследников художника). «Мне нужно, чтобы это лицо доминировало над толпою, чтобы оно было сильнее ее и ярче по своему выражению…» Помогли старообрядцы, поверившие в искренность художника после его «Стрельцов». Они и нашли женщину, лицо которой было пронизано верой. Сегодня нам не так уж и важно, была изображена на картине тетка художника, случайно найденная женой богомолка, начетчица с Урала. Интересно, рассматривая различные этюды и эскизы к картине, понять, увидеть рождение замысла. Но Суриков – не судья истории, он ее поэт, – хорошо о нем сказал современник. И нам сегодня важно и то, как рождалась композиция картины, ее живописный, а не сюжетный замысел. Во время работы над полотном он едет в Италию. И правы те, кто видит в серебристости «Морозовой» влияние великих венецианцев. И нельзя не согласиться с теми, кто сразу заметит влияние французских имперессионистов в вибрирующей цветовой гамме. А может быть, изысканный колорит картины создан благодаря (ходили слухи) тому, что развешивал в мастерской художник цветные лоскутки, чтобы создать для себя атмосферу, цветовое вдохновение? Какая разница… Родился шедевр…

Этюды к картине «Боярыня Морозова».

Портрет Е. А. Рачковской. Деталь картины – боярышня в желтой шубке.

Этюд головы боярыни Морозовой. 1886.

Этюд головы священника,

«Этюды «Нищий» и «Нищий, стоящий на коленях». 1883–1884. Деталь картины – голова юродивого.

Точность портретных зарисовок нужна была не Сурикову – бытописателю, а Сурикову – поэту истории. Все в его картине работает на главный замысел – и портреты, и цвет, и композиция. Все просто и потому гениально. Движение стремительно. Однако это не столько движение саней сквозь толпу, сколько движение нашего взгляда – слева направо, через неистовую раскольницу – вверх – к печальному лику Гребенской Божией Матери, и резко вниз – к гудящей, ликующей и рыдающей толпе. И вновь движение – от двуперстия блаженного справа – налево, к воздетой руке Морозовой. И снова вниз, налево – в хихикающего московского попа, принявшего новую веру и легко сбросившего старую. Редко кому из русских живописцев удавалось воссоздать и возвеличить национальную трагедию так, как Сурикову… Это главное…