Антропологические традиции

Более четкий конец спектра связан с образом «фольклориста», или Volkskundler, который по сути представляет собой образ антрополога, работающего «дома» и изучающего традиционную крестьянскую культуру. Вследствие того, что народная музыка занимает огромное место в развлекательной и эстрадной индустрии немецкоязычных стран (соответствующее почти 50 % рыночных инвестиций), стереотип «фольклориста» имеет гораздо более отчетливые черты в широком общественном воображении. Он поддерживается также благодаря тому, что специалисты по фольклору достаточно часто мелькают в средствах массовой информации; благодаря тому, что знание о фольклоре дается в начальных школах; и благодаря тому, что в немецкоязычных странах существует огромное число музеев фольклора.

Словом, образ фольклориста более четко означен и более популярен среди широкой публики, чем расплывчатый образ социокультурного антрополога. Интересно, что, в то время как Volkskunde (исследования фольклора и традиционной европейской культуры) и социокультурная антропология (Völkerkunde, или Ethnologie) сегодня сближаются в академической сфере немецкоязычных стран, в воображении публики они остаются представленными на совершенно разных концах широкого спектра. Volkskundler занимается собирательством народных песен, изучением крестьянского быта и всего того, что конституирует «национальные» традиции. Völkerkundler имеет дело с изучением «чужого», будь то где-то далеко или дома, и иногда, может быть, продолжает заниматься измерением черепов.

Как бы то ни было, в понятиях, поддерживающихся в воображении публики, отображаются те характерные разграничения, — к примеру, между «естественными народами» и «культурными народами», — которые уходят своими корнями в рассуждения немецких мыслителей XVIII в., таких как Гердер. Соответственно, в данном отношении, критик, анализирующий современное общество, мог бы резонно утверждать, что в стереотипах публики воспроизводится характерная установка немецкой культуры: проведение линии раздела между «нами» и «неевропейскими другими». Но, в противоположность этому, большинство фольклористов и социокультурных антропологов в настоящее время придерживаются совершенно иных взглядов, выражая которые они стремятся изменить общественные стереотипы.

Сказанное выше уже дает некоторое представление о том, что «снаружи» дисциплина воспринимается через призму терминологических сложностей. Однако терминология более запутанна, чем реально существующие институциональные формы. На институциональном уровне бывшая Völkerkunde (социокультурная антропология, или этнология) и бывшая Volkskunde (исследования фольклора и традиционной европейской культуры) по большей части продолжают вести раздельное существование в рамках отдельных университетских кафедр, программ, периодических изданий и музеев. Фольклорная область объединяет в три или четыре раза больше кафедр и музеев, чем область социокультурной антропологии.

В последнее время наметилась тенденция к сближению двух областей и уже имели место отдельные случаи слияния учреждений. К институциональным сдвигам подталкивают как тот факт, что в обеих областях наблюдается тяга к взаимному заимствованию концепций, так и тот факт, что на уровне практики исследователи в обеих областях сегодня задействуют в общем одни и те же методы работы. Что касается меня самого, то я поддерживаю идею слияния двух областей (при условии, что таковое пройдет под эгидой сохранения «антропологии» как общей дисциплинарной рубрики и что оно не приведет к сокращению исследовательского бюджета и штатного состава в учреждениях). Данное слияние дало бы дополнительный толчок процессу переосмысливания гердеровской дихотомии между «нашей культурой» и «другими культурами» — дихотомии, которая все еще прочно инкорпорирована в доминирующие идеологии немецкоязычных стран. Надо ли говорить, что в период глобализации и в момент расширения Евросоюза подобные дихотомии не только представляются совершенно устаревшими, но их сохранение в идеологической сфере попросту чревато возникновением опасных националистических тенденций.

Однако, как уже было сказано, пока что две области продолжают вести преимущественно раздельное существование. Музеи в большинстве случаев продолжают носить названия Volkskunde или Völkerkunde. Университетские кафедры и подразделения научно-исследовательских учреждений в большинстве случаев этими названиями не пользуются: термин Völkerkunde достаточно единообразно заменен на термин Ethnologie (кафедра «социальной и культурной антропологии» в Венском университете — исключение в этом отношении); но термин Volkskunde трансформировался в ряд разнообразных названий. Чаще всего можно встретить Europäische Ethnologie (европейская этнология), но Kulturanthropologie (культурная антропология) и Kulturwissenschaften (культурные исследования — аналог Cultural Studies в англоязычном мире) в последнее время тоже стали достаточно привычными названиями.

Распространение новых названий в сфере бывшей Volkskunde — довольно интересный факт, который заслуживает внимания. Не согласующиеся и расплывчатые способы самоидентификации «фольклористов» любопытно контрастируют с четко очерченными представлениями широкой публики о них. Очевидно, что в случае «фольклористов» разрыв между самоидентификацией и публичным восприятием более глубок, чем в случае социокультурных антропологов. Кроме того, характер этих способов самоидентификации намекает на постепенное движение к общей модели социокультурной антропологии — будь то в «немецком» варианте (Ethnologie) или «англо-американском» варианте (Kulturanthropologie).

Таким образом, в том, что на первый взгляд представляется путаницей, проглядывает вполне определенная тенденция: сообщество «фольклористов» методично трансформируется. Оно уже отошло от того стереотипа «хранителей ценностей национальной культуры», который продолжает присутствовать в воображении широкой публики. Как в используемом терминологическом аппарате, так и в исследовательской практике оно движется навстречу социокультурной антропологии. Конечно, нельзя не признать, что в известной мере эта тенденция отражает общий упадок фольлористики в Европе и Северной Америке (и там и там в последнее время значение фольклористики как самостоятельной научной дисциплины постепенно снижалось). Но вместе с тем можно сказать, что в немецкоязычных странах эта дисциплина нашла альтернативный путь — путь интеграции с социокультурной антропологией.

Термин «этнография» (Ethnographie) сегодня чаще всего обозначает тот характерный эмпирический метод работы, которым пользуются исследователи в обеих областях (Volkskunde и Völkerkunde). В ГДР данный термин использовался в качестве официального названия дисциплины, но на западе немецкоязычной зоны с Ethnographie давно связывалась практика эмпирических полевых исследований (включающая в себя как характерный способ работы, основывающийся на методе включенного наблюдения, так и характерный способ описания, основывающийся на данном методе). Мне представляется вполне резонным, что в этот термин вкладывался и продолжает вкладываться подобный смысл. Следует добавить, что в последнее время термин стал часто заимствоваться в социологии и некоторых других социальных науках. Эти заимствования в известной мере трансформируют значение термина (по крайней мере в междисциплинарной сфере), придавая ему более широкий смысл. В немецкоязычной зоне тенденция использования термина как в его более узком (антропологическом) смысле, так и в его более широком (общественно-научном) смысле очень близка соответствующим тенденциям в англоязычной зоне.

Некоторые склонны усматривать в участившейся практике подобных заимствований непосредственную опасность для области социокультурной антропологии (как якобы небольшой, плохо защищенной области, которую нужно оберегать от посягательства крупных, более влиятельных дисциплин). Хотя опасность, наверное, не следует совсем игнорировать, нынешнее плачевное состояние этих «крупных» дисциплин в Европе и Северной Америке наталкивает на мысль, что опасность не слишком велика. Мне кажется разумным смотреть на положение дел с иной точки зрения: небольшой антропологической дисциплине удалось экспортировать одно из своих центральных понятий в проблемную область более крупных соседей. Это дает основание говорить о том, что как раз антропология посягнула на территорию «крупных» дисциплин, и о том, что у антропологии есть хорошая возможность занять более видное место в междисциплинарных дискуссиях, укрепить свои позиции в общей сфере гуманитарных и социальных наук и, соответственно, в общей сфере конкуренции за исследовательские ресурсы.