Тропинка к Пушкину, или Думы о русском самостоянии

Анатолий Андреевич Бухарин

Тропинка к Пушкину, или Думы о русском самостоянии

От издателя

Волею судьбы эта книга избранных работ Анатолия Андреевича Бухарина (1936–2010) приходит к читателю уже после его смерти. Он не дожил до ее появления совсем немного. Литератор, историк, исследователь традиций отечественного либерализма, пушкинист, человек непростой судьбы, он испытал в свои последние годы чувство оставленности. Никто из его многочисленных учеников, коллег, друзей не захотел (или не смог) помочь ему в издании этой книги избранных текстов. И однако же он не унывал. Вылепивший сам себя, прошедший тернистый путь роста души, он понимал на закате, что известность и востребованность – в действительности лишь мишура, что самое главное в человеке происходит в уединенности, и не всегда это возможно даже запечатлеть на бумаге. Последние два года (в наших нечастых телефонных разговорах) он говорил, что размышляет над Буниным. Бунина он считал для себя писателем и человеком эталонным, и страстно хотел о нем писать.

Бухарин бывал разным. За те 10 лет, что я знал его, он сильно изменился. Болезни и жизненные драмы оторвали его от пера, но тем интенсивнее шла внутренняя, сокровенная работа. Душа, лишенная привычной опоры творчества, осваивала новые пространства, душа вслушивалась в шепоты смерти, нащупывала свой истинный стержень, незримый для взгляда извне.

Вектор движения, взятый им еще в юности, оказался подлинным, и свидетельством тому, в частности, эта книга. Ее можно читать как только литературу: рассказы, очерки, воспоминания, этюды… Анатолий Андреевич – подлинный продолжатель традиций русской классики, писатель живой, самобытный, глубокий. Однако же смерть автора позволяет увидеть ее и с иной точки – как исповедь души, отважной и страстной, искренней и мятежной, ищущей и обретающей.

Тяжкий, мучительный и блаженный труд души, растящей себя вопреки ледяным ветрам эпохи, – вот лейтмотив этой разножанровой прозы, суть и сердцевина этой завершившейся жизни нашего современника. Жизни не достаточно понятой, не достаточно оцененной и все же завершенной и исполнившейся.

И во свидетельство этого труда жизни и творчества – автору его – смиренное спасибо…

Ностальгия по мудрому слову

Современная жизнь россиян весьма богата впечатлениями, которыми одаривает человека технократическая цивилизация. Но какого бы свойства ни были эти впечатления, их зачастую объединяет одна существенная черта: они приковывают человека к внешней стороне сиюминутного бытия и тем самым унифицируют – обезличивают – его душу. Поэтому наше время порождает ностальгию по человеческой неповторимости, по уникальности лица с «необщим выражением». При этом едва ли не единственный в наши дни способ радикально сберечь человеческую индивидуальность – обратиться к самобытности и духовности мудрого слова.

Среди потока слов, которые мы произносим всуе, которые упакованы в красочные обложки бесконечных сериалов о незатейливых похождениях героев, олицетворяющих наши внешние ценностные привязанности, встречаются вдруг настоящие духовные оазисы, возвышающие нашу жизнь. Мы прерываем свой суетливый бег в «мире дольнем» и оказываемся в «мире горнем», где царит мудрость поэтического слова.

Счастливый случай такой встречи выпадет всем, кто откроет книгу историка Анатолия Бухарина «Тропинка к Пушкину, или Думы о русском самостоянии». Одно из решающих ее достоинств заключается как раз в уникальности личности автора – в диалектическом двуединстве этой личности, которое есть основа и залог целостности любого художественного повествования.

С одной стороны, Анатолий Бухарин, с его кипучей энергией и тягой к публичности (радио, телевидение, трибуны стадионов и площадей), ярко выражен здесь как наш современник, которому все мы, какие есть, понятны и близки. С другой стороны, по своему духовному строю он является и современником своих героев, живут ли они в XIV, XIX, начале или середине XX века. Он – историк Божьей милостью. Но этого мало. Он поэт, он приобщен к великому пиршеству духа, не прекращающемуся в моменте вечности человеческой истории. Энциклопедическая образованность историка дает ему возможность судить о своем предмете, удерживая в памяти всю полноту реалий той эпохи, к которой относится этот предмет. Дар поэта позволяет едва заметным штрихом приоткрывать для посвященных эпохальную полноту духа.

Автор «Тропинки к Пушкину…» избрал в своем художественно-историческом повествовании метод «не плакать, не смеяться, но понимать». Однако в мудром его понимании звучат и приглушенные временем рыдания, и заразительный смех.

Эту книгу надо издавать и переиздавать большим тиражом и читать. Она – результат опыта души нашего думающего и страдающего современника, она – выражение тоски по человеческой целостности и неповторимости. Той тоски, которая органично присуща самосознанию русского народа и которая, вопреки всему ныне сущему, оставляет надежду на его возрождение.

Анатолий Невелев, доктор философских наук

Лики русской поэзии

Размышления, очерки, диалоги

Легенды о бедном грешнике

Легенды о бедном грешнике Пушкине рождались в темных ущельях российского бытия. Воистину: было бы болото – черти найдутся. Минуло более чем полтора века со дня смерти поэта, а над его могилой продолжают звучать голоса «бесов» – конъюнктурщиков от искусства.

За полтора столетия постижения тайны Пушкина Россия обрела бесценные духовные сокровища, воплощенные в золотом и серебряном веках отечественной культуры, а «бесы» все не унимаются…

Раздумья о «бесовской» теме в посмертной биографии Пушкина заставили меня вспомнить этюд Ярослава Голованова о князе Михаиле Семеновиче Воронцове, опубликованный «Комсомольской правдой» в декабре 1994 года.

За священный трепет перед личностью Воронцова автора статьи упрекнуть трудно. Из песни слова не выкинешь – что было, то было: светлейший оставил след в истории.

Потомок древнего дворянского рода четырех лет от роду был произведен в прапорщики, и кровавый Марс стал его путеводной звездой на многие годы. В Бородинской битве Михаил Воронцов, тридцатилетний командир дивизии, защищал укрепления у знаменитой деревни Семеновской, где и был ранен. Отправляясь на лечение в родовое имение, пригласил с собой пятьдесят раненых офицеров и триста солдат – факт, замечательный в жизни потомственного дворянина. Не успели зажить раны, как молодой генерал вернулся в действующую армию и в битве при Краоне выдержал схватку с самим Наполеоном! А там и новый виток карьеры: командование оккупационным корпусом во Франции, на Кавказе, война с Шамилем…

И все же Марс уступил место Меркурию: представитель первой сотни элитных дворянских семейств Михаил Воронцов с весны 1823 года заполняет страницы новой главы своей биографии – новороссийского генерал-губернаторства.

Да, Одесса ему и Рибопьеру многим обязана: развитием торговли, первым черноморским пароходством, тонкорунным овцеводством, виноделием и прочим, прочим, не менее достопамятным. Но одесский Воронцов – не Воронцов 1812 года, а искушенный в светских интригах наместник огромного края.

Осколок петербургского бомонда, он был замечательным актером, скрывающим под маской учтивости волчий нрав и лютую ненависть к любым проявлениям независимости. Страстно любил лесть – «земных богов напиток». Существовал только один человек, перед которым он мог преклонить колени, – император. Все остальные должны были беспрекословно повиноваться его прихотям и капризам.